Вадим Филиппов

— Слушай, ты, — сказал Зафод, — Вот у меня где ваше спокойствие, понятно? Я остыл настолько, что во мне кусок мяса месяц не протухнет. И так расслабился, что если присяду, меня можно будет собирать из-под стула совочком, ясно? Ну что, дошло или врезать?

Он повернулся, и серьезно посмотрел Форду в глаза. То есть, одна его голова повернулась — другая продолжала влюбленно смотреть на корабль.

— Что скажешь, Форд? — сказал он.

— Ты хочешь… — Форд оглянулся. — То есть… угнать его? Думаешь, стоит?

— Нет.

— И я думаю, нет.

— Все равно ведь угоним…

— Как же не угнать…

Есть теория, согласно которой в том случае, если кто-то точно выяснит, для чего и зачем появилась Вселенная, она тут же исчезнет, и ее заменит нечто другое, еще более бессмысленное и необъяснимое.

Есть другая теория, согласно которой это уже произошло.

Не было ничего такого, чего бы он не мог сделать, при единственном условии — если вы абсолютно точно знали, насколько именно невероятно то, чего вы пожелали.

«Потрать жизнь на то, чтобы прожить ее».

Он ударил кулаком в стенку кабины.

— В чем дело с этой штукой?

— Он не хочет ехать вверх, — вмешался Марвин. — Мне кажется, он боится.

— Боится? Чего? Высоты? Лифт, который боится высоты?

— Нет, — несчастным голосом сказал лифт, — будущего…

— Будущего? — завопил Зафод. — Что нужно этой дряни? Персональную пенсию?

— А поесть там дадут?

— Поесть!? Ты летишь на Жабулон, и спрашиваешь, дадут ли там поесть!?

— Если я не поем, я могу и не долететь до Жабулона.

Он чувствовал, что жизнь его достигла самой нижней точки. Его переполняла ярость, его переполняло одиночество, его переполняло чувство, что никто его не любит. В конце концов его переполнило чувство, что чему быть, того не избежать.

К его удовлетворению, он понял, что убедительно доказал, что если во Вселенной этого размера жизнь намерена продолжать свое существование, ей придется смириться с тем, что единственное, чего она не может себе позволить — это чувство меры.

Он видел, как перед ним простерлась вся Вселенная — все сущее. И вместе с этим пришло необычайно ясное понимание того, что он был самой важной ее частью. Одно дело — когда у тебя просто мания величия. И совсем другое — когда машина прямо говорит, что у тебя для этого есть основания.

Впрочем, у него не было времени размышлять об этом.