Оксана Васякина

Ты знаешь, я долго думала о том, как мальчики-пионеры могли стать бандитами и ворами, a потом поняла, что очень просто: привычка к жестким иерар­хиям в школе и армии, подчинение общему благу делают свое дело. Прибавь сюда усталость от нищеты и бесцветной жизни. Эти качества, которые я приписываю блатным, не возникли сами по себе. Они были присущи им изначально. Мне скажут, что полстраны сидело, а полстраны сторожило. Чем еще могла закончиться советская эпоха? Только жестоким беспределом. Мы все продолжение этого мира. От этого мне не по себе.

Надо отметить: в рамках того, что мы называем современной русской культурой и современным российским обществом, таких тем так много, что современной русской поэзии (а именно ее я всерьез считаю авангардом языковой работы) совершенно не приходится сетовать на нехватку задач. Для Васякиной эти темы: смерть, болезнь, женственность, гомосексуальность — и как все это укладывается (или не укладывается) в тривиальные, будничные, нормальные формы семейной и общественной жизни. Предметом исследования является то, как общество реагирует на одну из бесчисленных зудящих ранок, на рану женского тела и письма

Но любовь сложнее смерти. В смерти действует один, а любовь — это пространство содействия. Я старалась спаять внутри себя любовь и смерть. Я не хотела пошлости, я хотела жизни, повседневной практики и труда. И тогда я написала стихотворение. Любовь приносила мне боль, и смерть приносила мне боль. Но любовь приносила боль события, а смерть — боль небытия. Здесь они и встретились, в боли.

Дорога любит, когда ее вбирают в себя без мыслей о месте, откуда едут, и без мечт о месте прибытия. Дорога любит себя, дорога тебя в себя превращает.

Ты знаешь, я долго думала о том, как мальчики-пионеры могли стать бандитами и ворами, a потом поняла, что очень просто: привычка к жестким иерар­хиям в школе и армии, подчинение общему благу делают свое дело. Прибавь сюда усталость от нищеты и бесцветной жизни. Эти качества, которые я приписываю блатным, не возникли сами по себе. Они были присущи им изначально. Мне скажут, что полстраны сидело, а полстраны сторожило. Чем еще могла закончиться советская эпоха? Только жестоким беспределом. Мы все продолжение этого мира. От этого мне не по себе

Я узнала в ней все. Это была Полина. Я знала в ней все, но она не хотела об этом ничего знать.

У нее, как у многих людей ее возраста, ноутбук еле работал, там было полно вирусов, модем все время ломался.

Я верю в то, что человек похож на место, в котором он родился и вырос. Я похожа внутри себя на дикий лес. Даже Алина это замечает.

Лес был черный, а Ангара стальная. Мне стало страшно не от того, что все мы сейчас можем умереть, а от мира, который я видела всегда с земли, и он казался мне таким простым и обжитым. Теперь я смотрела на Ангару и плакала. Внутри было жарко от восхищения.

Мир, построенный на гибели других миров, — недобрый мир. Но мы живем в нем, и он постоянно превращается в новый, сам себя поглощая, сам себя забывая.