Адам Нэвилл

Ничто здесь не имело значения. Кроме него самого. В нем еще теплилась жизнь. Сердце билось. Воздух поступал в легкие. Ноги шли. Зная, насколько быстро и неожиданно может закончиться жизнь, как ничтожна она перед этой Вселенной пространства и времени, насколько безразлична она для ее настоящих, прошлых и будущих обитателей, Люк чувствовал себя свободным. Он был одинок, но свободен. Свободен от всего и вся. Хотя бы ненадолго. И он знал, что на самом деле ничего больше у человека нет.

Он был темным, влажным сердцем страшного леса, возвышавшегося черной, неподвижной и непроходимой стеной вокруг травянистой лужайки.

Он казался более интеллигентным, возможно, более мягким, хотя, опять же, нелепым. Фенрис был глупым, шумным подростком. В них обоих было что-то невыносимо инфантильное. Эксцентричное. Два придурка.

Старуха была более ответственной. Накормила его, перевязала голову, погладила по щеке. Он вспомнил это ощущение и вздрогнул. Рядом с бабушками не случаются плохие вещи.

Казалось, он повелевал окружающей тишиной, в то время как двое других могли лишь это имитировать.

Не проявляя особого интереса к такому экстравагантному жанру, как хэви-метал, он знал, что блэк-метал имеет скандинавские корни. В девяностые они вроде сожгли несколько церквей. Это были сатанисты. Андеграундное антиавторитарное движение.

А еще он был озадачен вопросом, почему в такой социальной утопии, как Скандинавия, производят подобную музыку. Возможно, это протест против самого испорченного народа в Европе. Бунт против общества потребителей.

– Просто у нас не очень востребовано всякое дьяволопоклонническое дерьмо.

Фенрис перестал смеяться. Сел прямо. Энергетика его тела изменилась. Он медленно встал с кровати, не сводя с Люка глаз. Растерянное лицо юноши, казалось, покраснело под белой краской. Он был так разозлен, что едва дышал. Когда он заговорил, его голос был низким и неприятным.

Старые боги требуют кровавую жертву!

Он ведет нас. Ведет нас через нашу кровь. Ты не поверишь, что здесь такое. Что здесь обитает. Ты не поверишь.

– Ты бы удивился тому, во что я сейчас верю.