Альберт Лиханов

видели когда-нибудь, как воронята учатся летать? Сперва приседают на краю гнезда, бестолково хлопочут крыльями, потом, очертя голову, срываются вниз, а пролетая всего ничего, несколько каких-нибудь метров, качаются в воздухе — то их направо поведёт, то налево.

Отрочество, по-моему, очень похоже на эти полёты. Ведёт тебя в разные стороны неизвестно отчего, хотя ведь лёгкий полёт по прямой — природное умение птицы. Но даже её мотает поначалу.

Вот и меня мотало. Это, конечно, не значит, что каждый день или каждую неделю что-то со мной происходило сногсшибательное, бывали и тогда в моей жизни тихими целые долгие куски, хотя ведь и бурные события внешне не всегда выглядят бурно.

я боялся за маму, как у неё всё там получится, то пристально разглядывал отца в пустых и холодных мужских сумерках, не согретых женской суетой и речью, да так, что он ёжился и выходил на улицу покурить.

Шёл и я серединой дороги, маленький и тощий пацан, придумавший себе одиночество.

Что такое рекомендация пионерской организации? Дело прошлое, вроде как короткие штанишки, которые мы давно уже не носим, вопрос, как говорится, техники.

Наверное, дети до какого-то срока не подчиняются судьбе. Она как бы даёт фору каждому беги, мол, лопочи, улыбайся солнышку, радуйся голубому небу и одуванчикам. Нет-нет, от проблем никто не освобождается, даже самый невинный малыш, не в том дело. Заботы и судьба — совершенно разные качества. Лишь только человек, незримо для себя, одолевает финишную ленточку детства — а это с каждым случается по-разному и в разное время, его запрягает судьба.

Брал хлебушек и большой африканский слон, страдающий, бедняга, в одиночестве. Всех тварей тут было по паре, кроме слона и верблюда, ну да у верблюда такая физиономия, что сразу ясно, ему всё равно, а вот слона было жалко, он разглядывал людей непомерно телу малыми глазками, из которых лучились тоска и одиночество, медленно, не нагло протягивал хобот к твоей руке, если видел в ней горбушку, нежно брал чуткой своей, покрытой лёгкими волосками трубой, вносил в рот и долго жевал, потряхивая ушами, будто благодарил и кланялся.

уже и жизнь почти прожита, а я всё не знаю ответа своему отроческому удивлению. Увы, несмотря на свои тогдашние невеликие года, душонка моя немало иссохла и исстрадалась от безрадостного опыта детского одиночества посреди толпы, духовной жажды в океане людской опытности, безнадёжного бессилия в мире бескрайней власти.

Свою коварную роль, не задумываясь о том, играл, конечно, брательник родители хлопотали вокруг него, вращались, как планеты возле светила, а я, как комета, вырвавшаяся из сферы их притяжения, носился хоть поблизости, но всё же вполне вдали, и, похоже, отдного меня теперь зависело, приблизиться к дому ли окончательно отлететь от него.

Воображение, не отягчённое опытом, рисует картины одну живописнее другой.

потолком протянуты цветные бумажные ленты, такие же струятся сверху вниз по шведской стенке, облагораживая действительность.