Лидия Зиновьева-Аннибал

Но тогда мне казалось, что пришла моя пора испытать жизнь женщины…

– Мне кажется, что ты ручей и тихо переливаешься по мху, такому лощеному и, как малахит, под солнцем. Я помню в детстве где-то в лесу такой тихий, светлый ручей

Тридцать три урода были правдивы. Они были правдою. Они были жизнью. Острыми осколками жизни, острыми, цельными мигами. Такие – женщины. У них любовники

Мне казалось – я учусь жизни кусочками, отдельными кусочками. Осколками, но в каждом осколке весь его изгиб и вся его сила

Там все не я, потому что в тебе я вся. И больше нигде меня нет

Потом так медленно и непонятно прибавила, расставляя слова и казалось мне, после каждого слова умирая, умирая:
– Это я так хотела.
Значит, после тех ее слов страшным голосом, тех о том, что должна отдать, – я без пользы молилась Царице о спасении

Я там где-то в ней. Тот вечный миг в ней

«Кто может продохнуть через себя трагедию, тот – спасенный – ее герой и усмиритель

Я знала, что она будет строгая. Но ее глаза, потемневшие, как сине-пурпуровый виноград, были безусловны. Лучше не опишу себе ее глаз, лучшими словами.

Мне казалось, что Вера становится актрисой, говоря так. Но она имеет право: она же такая большая актриса.