Кейт Элизабет Расселл

Я теперь не была человеком. Я стала беспредельна. Пока они, обычные и приземленные, шли по кампусу, я парила, оставляя позади кленово-рыжий хвост кометы. Я больше не была собой, не была никем. Я была красным шариком, повисшим на суку. Абсолютной пустотой.

Генри Уодсворте Лонгфелло и его поэме «Песнь о Гайавате»,

Все, что у меня было, – это пять фильмов на столь же наболевшую тему: обе версии «Лолиты», «Прелестное дитя», «Красота по-американски», «Трудности перевода», –

Наверху кипы лежало «Бледное пламя» Владимира Набокова.

Я читала «Настоящую жизнь Себастьяна Найта», и она мне понравилась куда больше.

– «Истинную жизнь», – тихо поправила я.

я готовила себе ужин и читала «Тита Андроника» к следующей неделе: у нас начинался цикл семинаров по Шекспиру. Это была жестокая, кровавая пьеса, в которой отрубали руки

радио крутили Брюса Спрингстина. «Red Headed Woman». Стрейн украдкой поглядывал на меня, хитро улыбался, слушая песню, пытался заставить улыбнуться и меня.

Well, listen up, stud
Your life’s been wasted
Till you’ve got down on your knees and tasted
A red headed woman [8].

Однако в последние десять лет мы продолжали созваниваться среди ночи, заново проживать прошлое и посыпать солью рану, которой не позволяли зарубцеваться.

пытаюсь увидеть себя ее глазами

– Мы рождаемся, живем, умираем, – говорил учитель. – А все решения, которые мы принимаем в промежутке, все проблемы, над которыми мы ломаем головы изо дня в день, в конечном итоге ничего не значат.