Алексей Писемский

Наконец Бакланов ее высадил, и они, в сопровождении Прасковьи со свечой, вошли в дом. Оборванные в зале обои висели огромными лопастями. Зимние рамы были еще не выставлены, и к ним пропасть наприставало околевших мух. Круглое, в золотой раме, зеркало, как было в похороны Биби завешено черным флером, так и оставалось; отовсюду пахнуло уже не ладаном и воском, а какою-то могилой и сыростью.

Она твоя мученица, а я, значит, твоя злодейка. Вот, посмотри: ты уж и плачешь о ней!

— Нет! Тот безумец, — продолжал Бакланов: — кто говорит, что в браке нет таинства. Сам Бог тут присутствует, и Он один только может освятить эти между людьми отношения!

Отчего вы не хотите ко мне явиться? — сказала она.
— Нам нельзя того! Извините нас, сударыня, на том! — сказал староста, по-прежнему потупляя глаза.
— Отчего нельзя?
— Воля уж, значит, теперь: какое явленье! Под неволею тоже опять-то голову сунешь, так и не выцарапаешь!
— Но воля сама по себе, а мое право на вас само по себе, говорила Софи.
Староста при этом даже усмехнулся.
— Нету, матушка, прав этаких ныне! — проговорил он.

Что ж вы и работать на меня не будете? — спросила Софи.
— Никак нет-с!
— И оброков платить мне не будете?
— Нет-с!
— Так я вас заставлю! Ах вы, мерзавцы, бунтовщики! — вскричала Софи, вся побледнев.

казал я, разумеется, — продолжал он: — и насчет преподавания, что у нас, вместо науки, с кафедры раздаются пикантные фразы, очень, может быть, выгодные для популярности преподавателя, но далеко не полезные для слушателей…

За командой уж послали, — сказал он больше шутя.
— Как! — воскликнула та, побледнев. — Нет, мой друг, не надо, не надо! Я от всего лучше отступлюсь.
— Да Варегин не отступися; ему это надо для общего порядка.
— Нет, нет, не надо мне ничего! — кричала между тем Софи, становясь перед Баклановым на колени.
— Ты вот кричишь, они услышат это и еще больше будут упираться, — уговаривал ее Бакланов.
— Жаль мне их, не могу я этого… — говорила Софи, упадая на руки Бакланову.
— Что ж делать-то? — отвечал он, сажая ее на диван.
Послышался колокольчик. Софи задрожала.
— Ничего, ничего! — успокаивал ее Бакланов: — я буду целый день сидеть около тебя и не отойду.

— Ну, черти, дьяволы! Становитесь на колени! — вскрикнул старик и сам стал на колени, за ним стали несколько мужиков.
— Виноваты, матушка наша Софья Петровна, виноваты! — завопили они.

По всей, говорят, России ходим, — сомущаем народ.

Что ж они делали?
— Пили они, батюшка, все три дня, что ни были.