Мистер Стивенс и его дети любили море, в каком бы расположении духа оно ни было: они любили его, когда оно что-то тихо бормотало во сне во время отлива, когда просыпалось и с плеском накатывало на берег, когда тихими вечерами поднималось, лениво захлестывая гальку. Но больше всего море нравилось им таким, каким оно было сегодня, когда оно с диким ревом огибало волнорезы, рокотало и вздыхало в расщелинах под пирсом, разбивалось о стену набережной и осыпало их брызгами. В каждом из тысячи его голосов были разные ноты, каждый звук был полон неистовой свободы.