Александр Иличевский

Его камни раскалены временем. Город этот — аккумулятор времени, и может не только его, время, накапливать, но и отдавать. Эсхатология изначально взяла в прицел этот город и держит его на мушке уже которое тысячелетие: он желал бы ускользнуть, но не в состоянии сбросить с себя накопленный смысл, которого бы хватило на целую отдельную планету

От этого Иерусалим кажется полупрозрачным, как разожжённые угли.

Было время, когда ежедневно я посвящал себя проникновению в улочки Старого города или выбирался бродить в Рехавию — среди образцов баухауса, заросших бугенвиллеей и плющом: в зависимости от маршрута я иногда представлял себя иглой, опущенной в звуковые бороздки улочек города, с помощью которой город извлекает свою особенную мелодию. Я слышал её отчётливо, и она — непростая, обладавшая своим внутренним развитием, то сложная и ломкая, то властная и лёгкая, скорбная или тревожная, — музыка города, случалось, увлекала меня, как только я ступал на его улицы, соскочив с подножки автобуса или маршрутки. Порой она становилась то тише, то громче, но звучать не переставала, даже когда я часами просиживал на крыше Австрийского хосписа, понемногу подкручивая ролик бинокля, натыкаясь окулярами то на раскачивающиеся в окне силуэты молящихся, то на мальчишек, пинками подгоняющих козу по склону Геенны; и после захода солнца подсвечивал телефоном страницы путеводителя, пытаясь сориентироваться, выучить названия обозреваемых в сложном нагорном рельефе районов. Наконец я ложился навзничь на прогретый бетон и смотрел, как созвездья дрожат в восходящих от разогретых камней струях воздуха