Владимир Дудинцев

– Тост идеалистов надо бы занюхивать не хлебом, а хлебной карточкой… Хе-хе, для служащих!

Хотел бы я хоть на час превратиться в кого-нибудь из них, посмотреть, что они думают. Видят ли, отчего могут гореть у человека глаза? Неужели видят, что я прав? Но тогда это – преступление!.. А если они не видят – значит дураки?

Нет, дорогой, здесь имеется надежный иммунитет! – басил профессор. Они и дружат и любят так, чтоб от этой любви не нарушилось их материальное равновесие. Обывательница не выйдет замуж за нищего гения. Нет, пусть Дмитрий Алексеевич покажет ей сначала свои акции!

И на этот раз Рахманинов в своем втором концерте сказал ему то же. Он сказал это с первых слов, с первых аккордов: человек рожден не для того, чтобы во имя жирной еды и благополучия терпеть унижение, лгать и предавать. Радость червей, пригретых солнцем, – не его удел. Для такой радости не стоит и родиться человеком, гораздо удобнее быть червем. Человек должен быть кометой и ярко, радостно светить, не боясь того, что сгорает драгоценный живой материал.

Она ненавидела его манеру закрывать глаза, потому что ясно видела в ней рисовку начальника, желающего показать, как утомляют его государственные заботы. Когда за столом он начинал чавкать, она краснела и опускала голову. Но еще больше раздражали ее философские рассуждения Леонида Ивановича, который ловко умел сказать к месту: «базис», «государственный долг», «коллектив» и тому подобные слова, прикрывая ими любой свой интерес, любую свою слабость. Это раздражало ее еще и потому, что Леонид Иванович, начиная говорить эти слова, странным образом обезоруживал ее, как бы лишал дара речи. И она, чувствуя очередную несправедливость, допущенную мужем, не могла ему возразить. Это бесило ее, но, стоя рядом с ним, она по старой привычке, по глупой рабской привычке, все еще подгибала колени.

А ведь все эти ученые – Авдиев, Фундатор, Воловик, Тепикин – едут на технике вчерашнего дня! Они, как тутовые черви, ткут из своей слюны одежды для себя же. Вам, может, приходилось видеть на улице такую картину: стоит заграничный автомобиль с флажком. Как живая птица. Сияет весь… А вокруг него толпа наших… Приходилось? Так вот я, когда вижу это, у меня сразу начинает вот здесь жечь, вот тут, слева. Мне кажется, что если я еще минуту постою там, посмотрю на это, то упаду и не встану. Это они, товарищ Титова, обрекают нас на этот позор. Монополия! Они не признают скачков – только ровное, еле заметное восхождение. И бьют всех инакомыслящих! А инакомыслящих уничтожать нельзя – они, как совесть, нужны тебе же!

– Меня удивляет одно, – сказал Дмитрий Алексеевич, хмурясь, – что смотрят люди – все эти конструкторы, доценты, инженеры, вся публика, которая наполняет эти здания? Неужели нет среди них честного человека?
– Дмитрий Алексеевич! Честность – это всего лишь пятая доля того, что нужно иметь, чтобы поднять голос против монополии.

не кричи, когда увидишь несправедливость. Не возмущайся громко.

Наверняка и молча. Входить в среду, как бурав. Если ты начнешь метаться, прыгать и кричать – ты будешь похож на традиционного изобретателя и с тобой будет легче бороться.
Он замолчал и опять принялся насмешливо шевелить губами.
– Учти, – сказал он, помолчав. – Учти, что в НИИЦентролите сидят многолетние спецы-могильщики.

– Во-первых, конечно, нужно быть честным, – сказал старик. Большинство – честные, «о не все. Вот вам первый этап отсева. Затем нужно еще иметь смелость, а этот дар дан не» каждому. Дальше – нужен ум. Мы видывали смелых, которые бестолково кричат и дискредитируют самую идею критики. Наконец честный, умный, смелый может находиться в плену устоявшихся канонов. Вот в чем еще беда! Ему скажет тот же Авдиев профессор, доктор, многолетний авторитет, что идея Лопаткина порочна, а сам Лопаткин – авантюрист, и он честно, с сознанием долга будет вас охаживать оглоблей, пока вы не протянете ноги!