Алис Зенитер

Кларисса свободна — как тот, кому не внушали, что он должен быть лучшим, но призывали найти то, что он любит

«Здесь нам все-таки лучше», — но подспудно страна, которую они утратили, неотступно живет в них, и даже думая, что забывают ее, они снова и снова вспоминают о ней с затаенной печалью.

На вежливость отвечают вежливостью. На дружбу — дружбой. Не улыбаются и не кланяются тем, кто даже не говорит «здравствуйте».

Лето здесь не кончается разом, оно растворяется в осени.

Ритм их жизни больше никак не связан с жизнью земли, деревьев или неба. Это, конечно, удобнее, но уж очень монотонно.

«Запрещается запрещать. Если ты не занимаешься политикой, политика займется тобой».

анонимность большого города, даруя им освобождение, при этом парадоксально требует иметь такие места, куда можно приходить и чувствовать себя своим.

Хамид вовсю упивается Парижем. Он хотел бы ввести его себе под кожу, он любит его, он влюблен в этот город, ему и в голову не приходило, что так бывает, и он не хочет больше его покидать. Здесь все памятники знамениты, а лица безымянны. На фотографиях и в фильмах Париж как будто принадлежит всем, и Хамид, нырнув в него, понимает, что скучал по нему, даже еще не побывав здесь.

ЗДЕСЬ ТОПЯТ АЛЖИРЦЕВ [65]

Тот, кто должен открыться другому, тот, кому надо помочиться себе на ноги, вылив все эти годы, сдерживаемые внутри, несмотря на безобразие, несмотря на боль, — это он, а не она.