Абрахам Вергезе

трагедия смерти только в том, что осталось невыполненным

Стоуну прощали его неумение ладить с окружающими, то, что доктор Гхош назвал «светской неотесанностью»

Адид смеялся, как человек, не знающий в жизни ни забот ни хлопот.

Люди вроде него стойко отстаивают свои заблуждения, ибо это все, что у них есть.

Эти латинские слова нравились мне своей отчужденностью, солидностью и даже тем, как их выговаривал язык. Выучить язык медицины значило овладеть новым оружием. Это была чистая, благородная сторона жизни, без тайн и обмана. Как замечательно, что одним словом можно выразить запутанную историю болезни!

Я забыл, как быть естественным.

Слышу его шаги, звон колокольчиков большого браслета для танцев, который он надел. Да, точно, он танцует, будто пытается расширить мир или найти ритм, который внесет какой-никакой порядок в хаос.

Но, обнаружив бутылочку, выпивает содержимое, словно в ней – искупление.

Пожалуй, задушевные беседы – не его жанр. Да он с самим собой и то не откровенничает.

Ребенком Томас Стоун спросил маали – садовника, – откуда берутся маленькие мальчики. Садовник, смуглый человек с затуманенными глазами, дыша перегаром, ответил:
– Конечно же, тебя принес вечерний прилив! Я нашел тебя. Ты был нежный, розовый, с одним плавником и совсем без чешуи. Говорят, такие рыбы попадаются только на Цейлоне, но тебя каким-то ветром занесло к нам. Я тебя чуть не съел, хорошо, аппетита не было. Вот этим самым серпом я обрезал плавник и отнес тебя к мамочке.
– Я тебе не верю. Мы с мамой точно плавали вместе в море. Мы были одной большой рыбой. Я жил у нее в животе и вышел наружу, – сказал мальчишка, поворачиваясь к нему спиной.