Вадим Шефнер

И подо мною горы — будто город,
Подвергшийся атаке с высоты.

Тот город великанский, невсегдашний,
Как бы окутан дымной пеленой,
Кривые скалы высятся, как башни,
Взрывною накрененные волной.

Там осыпи — как рухнувшие зданья,
Гигантские расщелины, зубцы —
Как будто от прямого попаданья
Гранитные обрушились дворцы.

Как лопнувший водопровод, бурливо
Со дна ущелий-улиц бьет вода,
И корни сосен вьются по обрывам,
Как порванные взрывом провода.

Повсюду — раны, вмятины, ушибы —
Распотрошенный великаний кров.
Над пропастями нависают глыбы —
Останки уничтоженных мостов.

Но вот с небес, из облаков парящих,
Из дымных, из бензиновых высот
Спадает солнце в море — как горящий,
Зенитками подбитый самолет.

Уже в долинах и свежо, и сыро,
Весь мир окутан синей тишиной,
И вся земля, взыскующая мира,
Невидимо сливается со мной.

Приглýшенно во сне листва лопочет,
Уснув, прильнула к пристаням вода,
И чутко спят, светясь в просторах ночи,
Людьми воздвигнутые города.

А ты и суровей, и строже,
Природа, недобрая мать:
Как рыбы мы плавать не можем,
Как птицы не можем летать.

На свете нам многое нужно;
Пусть щедрою ты не была —
Но ты нам, нагим, безоружным,
Упорство и зависть дала.

Ты нас не хранила от бедствий,
От мора, от моря невзгод, —
Но каждый, обиженный в детстве,
Сметливым и жадным растет.

Так завистью, хитростью, силой
Наследует Землю навек
Нагой, безоружный, бескрылый,
Бессмертный твой сын — Человек!

У лесника в прокуренной сторожке
Домашний волк живет не первый год.
Он незлобив, не тронет даже кошки,
Он, как собака, домик стережет.

Когда-то у оврага, в дальней роще,
В неистовую позднюю пургу,
Лесничий взял его волчонком тощим
И преданного выкормил слугу.

Но в феврале, когда метель клубится,
Волк смотрит настороженно во тьму,
И сам хозяин в эти дни боится
Его погладить, подойти к нему.

Там где-то стая ждет его прихода,
Его зовет клубящаяся мгла, —
И, может быть, голодная свобода
Ему дороже теплого угла.

Хозяин, бойся этой волчьей стати
И очень-то не доверяй ему —
Злом за добро он все равно отплатит,
На вой волчицы кинувшись во тьму.

Ни ласкою, ни хлебом, ни пинками
Не пробуй возвращать его назад —
Он горло перервет тебе клыками,
И ты же будешь в этом виноват.

Он просто волк, он не собачьей масти,
И он уйдет, забыв, что он ручной,
От теплого навязанного счастья
В метель и холод, в неуют ночной.