Марина Кочан

сжимая пальцы ног внутри ботинок. Мороз пробирается внутрь, обмораживая что-то кроме кожи, что-то более жизненно важное, отчего все вокруг становится безразличнее и тупее.

Сначала рассуждает как девочка: навести порчу, подсыпать яда или обколоть ботоксом, чтоб затвердели все мышцы. Потом начинает мыслить по-мужски: конечно, ружье — как она сразу-то не подумала.

А может, и вовсе обойдется без детей. Для чего они? Чтобы сбежать от себя? Себя продолжить?

У нее все течет — слезы, сопли, слюни, мировая злость, родовая память, любовь, нелюбовь. Лера размазывает эту смесь по щекам.

Раз любовь — значит, надо жениться. Ольга и Максим в одной квартире вместе четыре года. По тридцать пять обоим, жили и выглядели — как принято теперь — на двадцать шесть.

воспитательница смотрит, как дети играют, и она так играла недавно, а недавно ли? а теперь. что теперь? дождь пошел, но теплый — и она пока не будет группу заводить. каждый раз в середине осени ее охватывает какая-то тревога, и она читает с детьми андерсена или братьев гримм, а сама глядит в окно, вспоминает, как мать сочиняла ей сказки, а самой сочинять некому, а детсадовские дети сказки слушают, замерев. дож

идет уже четыре месяца, а на пятый будет снег — станет легче.

В две тысячи первый, в тот вечер на платформе, когда электричку задерживали, провода гудели, солнце было большим и медным, начинались первые комары и пахла полынь-трава, которую мы набрали с тобой от моли. Ужасно хотелось домой, к телевизору и холодильнику, к остаткам кусошницы — омлета с хлебными кубиками и салом. Но я как сейчас помню, что посмотрела туда далеко, где семафор никак не хотел сменяться на зеленый, послушала, как поет воздух, и подумала: вот сейчас я счастлива и нужно это навсегда запомнить. Навсегда-навсегда-навсегда…

В девяностый год, когда на прилавках «Прогресса» стояли бутылки уксуса, банки кукумарии, а наш пес Чингиз еще не перебежал дорогу.

В девяносто третий, когда письма можно было заклеивать соком молочая и забирать себе сдачу с половинки черного.

В девяносто девятый, когда умереть от любви хотелось быстро и небольно. А желательно вообще не умирать.

Не было желания смотреть, как Лера притворяется, что счастлива и все у нее хорошо