Мирья Лекке

Татары, по крайней мере, пришли как враги, но эта участь нагрянула на нас в виде друзей, и под Евангелием они поднесли нож, чтобы зарезать нас» (Джавахишвили, 1935, 86).

Любой путь, вызванный любопытством, интересом к чужому, а иногда просто необходимостью, дает человеку возможность развития своей личности и познания самого себя. В этом состоит смысл путевой прозы — понять свое через познание другого.

Мы были в Грузии. Помножим
Нужду на нежность, ад на рай,
Теплицу льдам возьмем подножьем,
И мы получим этот край.

Их мечты, мысли, даже эмоции могли быть исключительно большими, стрельчатыми, как горы, среди которых они жили <…> Разрывались, бросались друг на друга с криком… плакали, любили, ненавидели, почитали, ругались <…> Могли жить только в крайностях. Даже свои озера называли морями (Jagielski, 2013 [1994], 21).

Мы изолируемся от Востока. Восток становится резервуаром вытесненных культурных черт, которые, однако же, присутствуют в нас; они — говоря языком Лaкaна — это реальное, которое раз за разом просвечивает сквозь причесанное до западных ожиданий символическое (Śmieja, 2013, 252).

Если в советскую эпоху русско-грузинский миф способствовал почти ритуальному изучению истории взаимоотношений двух народов, то начиная со второй половины 1980‐х годов именно этот миф стал своего рода фундаментом для политического, военного, а также, как тогда казалось, и культурного размежевания некогда «братских республик».

страны, разделенные опытом имперского гнета, национального обособления и вооруженными конфликтами[1].

важные фазы «производства» грузинской национальной культуры приходятся и на раннесоветcкий период с его политикой «коренизации», которая, хотя и имела конъюнктурный характер (т. е. была направлена прежде всего на сохранение советского строя в республиках), в то же время способствовала развитию национальных культур (Martin, 2001; Jones, 2013, 8–9, 15–17)

Формирование грузинской нации во второй половине XIX в. происходило именно в режиме постоянного сопротивления религиозной и языковой политике Петербурга.

присущую советскому периоду нечеткость в разграничении понятий «русского» и «советского», которая на уровне нормативной культуры существует и по сегодняшний день