Куба Снопек

Пышная и невероятно дорогостоящая сталинская архитектура определяла пространственное устройство центра Москвы, его ясный композиционный облик. Но она не могла решить проблему жилищного дефицита, с которой СССР столкнулся в период стремительной индустриализации (и, соответственно, урбанизации)

Одновременно с революционными переменами в проектировании зданий кардинально менялись и принципы городского планирования. Консервативная сталинская эпоха (которая оперировала кварталами, площадями и бульварами) заканчивается, и советские урбанисты стремительно осваивают более абстрактную градостроительную логику модернизма.

В новой доктрине приоритетом становится доступность социальных услуг. Школы, детские сады и станции метро должны располагаться в центре жилых массивов. Все расстояния до этих объектов четко определяются нормативными документами. Вопрос о необходимости того или иного социального объекта (будь то школа, кинотеатр или магазин) решается на основании точного расчета, который учитывает количество людей, проживающих в пешей доступности от данного места.

Если раньше городское планирование руководствовалось некими пространственно-композиционными соображениями, то теперь оно подчинилось строгим алгоритмам, призванным оптимизировать траекторию ежедневных перемещений среднестатистического человека.

Соответственно, городское планирование перестает следовать логике визуальной целостности. Теперь оно руководствуется логикой концептуальной — и в результате мы получаем новый ландшафт, совершенно не похожий на ландшафт архетипического города. Кажется, что в микрорайонной застройке дома расположены хаотично, они перестают восприниматься как элементы, которые складываются в общий упорядоченный образ улицы или городского ансамбля. Больше того, новые жесткие нормативы городского проектирования в сочетании с упомянутой стандартизацией жилых и общественных зданий приводят к типизации более крупных участков городского плана.

В результате московские окраины стремительно покрываются странноватыми, однообразными и абсолютно предсказуемыми архитектурными ландшафтами.

Эта история сильно ударила по репутации СССР за рубежом, «международная общественность» требовала, чтобы Советский Союз пошел на уступки. Следующая выставка неофициального искусства прошла в Измайлове всего две недели спустя — ее власти уже разрешили. В искусстве снова началась «оттепель».

Художники, которые жили в Беляеве, были на поколение моложе участников «бульдозерной выставки». Пригов родился в 1940 году и вырос в центре Москвы. В те годы Беляево было лишь деревней на столичной окраине. Когда Хрущев закладывал основы своей архитектурной революции, Пригов был еще подростком.

Тема, которая часто повторяется в стихах и графике Пригова, — это избыток пространства между домами, бесконечная пустота. Вчитываясь в строки известного стихотворения о «милицанере», мы видим его именно на фоне микрорайона — между земным простором и небом.

Наследие Белопольского огромно — это и памятники, и общественные здания, и жилые районы. Интересно наблюдать, как его архитектура менялась во времени — по мере того как менялся мир и Советский Союз, — но некоторые ее черты оставались неизменными и складывались в его личный архитекторский почерк.