Андрей Степанов

Одним словом, современные концепции искренности: а) определяются социополитически; б) скептичны по умолчанию; в) сосредоточены на новых медиа.

В традиции паррезии и «искреннего критика монарха» вопрос о том, честен ли человек по отношению к внешним инстациям, был прнципиальным, — но вопрос о том, верен ли говорящий своей собственной «личности», оказывался менее важным174

личности», оказывался менее важным174. Ситуация выглядела иначе в период раннего христианства, когда знаменитые исповедальные сочинения апостола Павла и Блаженного Августина способствовали более сложным представлениям о человеческом «я», в которых неспособность быть «верным себе» заняла центральное место.

Как я покажу в четвертой главе, схожие тенденции — проецировать искренность в сферу «старых» медиа и видеть в эстетическом несовершенстве гарантию человеческой искренности, реализуемую в рамках новых медийных технологий, — мы встречаем в российском и глобальном дискурсе о дигитализации184

С конца XVIII века и до наших дней приписывание искренности России или русскому народу (и, соответственно, лицемерия — Западу) оставалось мощным культурным клише. На протяжении XIX века его можно легко опознать в риторике самых разных интеллектуальных кругов. В

Та же тенденция звучала и имплицитно — хотя при этом не менее мощно — в риторике, соединявшей два лейтмотива романтизма: прославление народа как носителя национальной сущности и возвеличивание женщины как воплощения национального идеала255

Так же как английские националисты противопоставляли «английское — искреннее — благое» всему «офранцуженному — неискреннему — продажному», участники этих споров постоянно прибегали к антитезе «русское — искреннее — хорошее» versus «западн(ическ)ое — лицемерное — дурное»263

В этом дискурсе интеллектуалы лишали самих себя права называться искренними. Там, где традиционалисты, как правило, лично отождествляли себя со своими «искренними» идеалами, русские интеллигенты неизменно приписывали искренность стереотипному Другому, будь то женщина, идеализированный русский народ или их совокупность

Кредо Пригова можно сформулировать так: независимо от того, отмечено ли это понятие исторической травмой или нет, постсоветский художник может достичь самовыражения только с помощью искренности, даже если сегодня эта искренность оказывается по умолчанию сложной — и по умолчанию стёбной.

У людей (во время коронакризиса. — Э. Р.) как будто бы появилось некое представление о новой искренности, потому что вдруг стало абсолютно возможно попасть домой ко всем людям.