Роман Шмараков

о окончании рассказа они надолго замолчали, и к ним охотно присоединился бы и автор, давно уже чувствуя пресыщение от надзора над страдающим человеком, но, к сожалению, он принял на себя должность говорить даже в тех ситуациях, когда для всех речь становится тягостной.

Рубенса он недолюбливал, считая его фламандским Чартковым, но к Деянире испытывал стыдливое сострадание как к жертве ограниченности прогностических функций.

Он сидел на шкафу и, вывернув шею движением, мучительным для восприимчивого наблюдателя, чистил перья на спине. – Да, на дыбы.