Уильям Голдинг

Вдруг он понял, что привык ко всему этому, притерпелся, и у него екнуло сердце

На миг мелькнули перед глазами зеленые искорки дурноты и тотчас растаяли во тьме

Обретя цель, за работу взялись со страстью

работали спешно и весело, хотя с приближением сумерек спешность все больше отдавала паникой, а веселость истерикой

У кого соображенья нету, те только всем жизнь отравляют

Свиньи, вздутыми жировыми пузырями, валялись под деревьями, блаженствуя в тени

вырвалась и помчалась прочь, ужаленная еще одним копьем

Саймон остался где был – темная, скрытая листвой фигурка. Он жмурился, но и тогда свиная голова все равно стояла перед ним. Прикрытые глаза были заволочены безмерным цинизмом взрослой жизни. Они убеждали Саймона, что все омерзительно

Над черным комом кишок, как пила, жужжали мухи. Вот они обнаружили Саймона. Сытые, они обсели струйки пота у него на лице и стали пить. Они щекотали ему ноздри, у него на ногах они затеяли чехарду. Черные, радужно-зеленые, несчетные; а прямо против Саймона ухмылялся насаженный на кол Повелитель мух. Наконец Саймон не выдержал и посмотрел; увидел белые зубы, кровь, мутные глаза – и уже не смог отвести взгляда от этих издревле неотвратимо узнающих глаз. В правом виске у Саймона больно застучало

Ну вот возьму я и на все плюну. Что же с нами тогда будет?
Хрюша в смятенье снял очки.
– Не знаю я, Ральф. Надо держаться, и точка. Взрослые бы держались