Лев Ганкин

группе всегда было тотальное равенство музыкантов: каждый является композитором, каждый отвечает не только за свою партию, но и за музыку в целом, и даже если кто-то вообще не играет в той или иной песне, он все равно указывается автором, потому что, как когда-то сказал Яки Либецайт, «не играть – это тоже творческий выбор».

f it’s too loud, you’re too old

«If it’s too loud, you’re too old»

осьмая симфония Густава Малера, известная как «Симфония тысячи исполнителей».

К зрелому периоду его творчества принадлежит не только упоминавшаяся выше Девятая симфония, но и несколько работ, неслыханных для начала XIX века по своему гармоническому строению: например, знаменитая «Большая фуга», отпочковавшаяся от одного из струнных квартетов. Сложнейшая технически, труднопостижимая по форме и структуре, фуга казалась первым слушателям печальным следствием бетховенской глухоты — дескать, будь композитор способен услышать, что он написал, он бы сам пришел в ужас. В действительности это был как раз триумф его внутреннего слуха — сочинение, которое мир смог по достоинству оценить лишь век спустя (большим почитателем фуги был, например, Стравинский).

Смена музыкальных стилей, как правило, происходит под влиянием нескольких факторов: технологического, мировоззренческого и коммерчески-медийного — удельный вес каждого из них варьируется от случая к случаю. Впрочем, вполне возможно, прямо сейчас ситуация меняется — в эпоху YouTube и стриминговых сервисов, когда вся музыка находится на расстоянии одного клика, а ее прослушивание бесплатно или почти бесплатно, слушательское (и музыкантское) поведение заметно эволюционирует.
Все больше артистов обозначают себя термином post-genre, «постжанровый» — такова, например, американская певица и продюсер Grimes. Ее песни не тяготеют к конкретному музыкальному стилю, модному или, наоборот, устаревшему — они вбирают в себя все, что когда-либо попадалось на глаза автору, и смешивают это в непредсказуемых комбинациях. Если этот подход станет массовым, то впору будет говорить о том, что стили вообще больше не сменяют друг друга, а существуют в культурном пространстве одновременно — и на равных правах.

Судьба Орфея от любви до ненависти

ин из самых красивых таких предметов позволяет предположить, что в распоряжении древних людей были пространственные фоноинструменты: в некоторых пещерах Европы есть участки, помеченные символами и совпадающие с точками резонанса. Любой звук в такой точке превращается в оглушительный гул, так что вся пещера — задолго до пространственных экспериментов архитекторов и музыкантов XX века — работает как фоноинструмент. Отметки говорят о том, что люди это знали и использовали.

Баю-баю да люли, / Хоть сегодня ты помри. / С утра дождь, хоть мороз, / Повезем тя на погост…»
Дело тут, вероятно, не в рудиментарных следах древних эпох и детских жертвоприношений, а в том, что сон в старых культурах — это маленькая смерть: заговаривая зубы настоящей, приручая ее, накликая смерть-лайт, мать охраняла ребенка от реальной гибели. Колыбельная, таким образом, работала по принципу медицинской прививки.

Известно, что музыка помогла римлянам одержать как минимум одну выдающуюся победу: по свидетельству Тита Ливия, оглушительный рев труб римских легионов (это был целый набор разнокалиберных духовых инструментов — труба, букцина, корну, этрусский литуус и др.) обратил вспять устрашающее карфагенское войско; боевые слоны в панике бросились врассыпную и растоптали собственных хозяев.

Букцина — духовой инструмент, использовавшийся в армии Древнего Рима.