Юк Хуэй

первая — это органический механицизм, в котором организм рассматривается в качестве нелинейного алгоритма, производящего сложность, непостижимую для рассудка; вторая — подозрительный витализм, который тесно связан с использованием у Канта понятия Bildungstrieb (стремления к формированию), позаимствованного из биологии; третья — это органицизм, делающий упор на целое (общность) и обмен между частями (взаимность); четвертая — это органология, занятая тесной взаимосвязью биологии и техники. В то же время все эти интерпретации связаны друг с другом.

Рекурсивность — это не простое механическое повторение; она характеризуется циклическим возвращением к себе, цель которого — самоопределение, причем всякое движение открыто для контингентности, которая, в свою очередь, сообщает ему уникальность. Мы можем представить себе спиралевидную форму, которая в каждом из своих кругообразных движений частично определяет свое становление в зависимости от предшествующих движений, продолжающих оказывать воздействие в виде идей или впечатлений. Этот образ соответствует душе. Душой называется не что иное, как способность возвращаться к себе с тем, чтобы себя познать и определить.

Каждое отражение — это отражение с определенной точки зрения, однако такая частичность включает в себя тотальность: это не фрагмент вселенной, а вселенная, увиденная с определенной точки зрения, как конечное, которое вписывает в себя бесконечное в барочном искусстве, с которым Жиль Делез связывает так называемую «складку».

Если эта рекурсивность характеризует бытие в становлении — различие в плане структуры и тождество в плане операции, — тогда встает вопрос: как объяснить различие между индивидами? Почему песчинки на морском берегу выглядят отличными друг от друга? Почему каждый из близнецов, как бы они ни были похожи, все же совершенно уникален? Уникальность каждого существа определяется игрой рекурсивности и контингентности. То, что контингентно, в некоторых случаях может быть информацией, которая в своем первичном значении означает оформление. Информация запускает процесс индивидуации — подобно неожиданному событию, которое ограничивает круг других возможных событий. Это онтогенез в том смысле, что движение более не грозит уничтожить бытие и превратить его в небытие, — скорее это то, что обусловливает его собственное становление. Знание этого формирования и морфогенеза означает, что разум приводит сам себя в то же самое движение, поскольку, если разум способен привести себя в такое движение, значит, он тождествен природе.

Органология означает сдвиг от одной рекурсивной формы (в природе) к другой

Технология передается нам в качестве культуры, которая состоит из средств существования, однако она не вручается нам в качестве некоего вечного бытия; скорее, она мутирует — постоянно и со все большей скоростью.

Технология в теории эволюции напрямую соединяется со средой. Процесс эволюции — это диалектическое движение между приспособлением и освоением технологий, поскольку простое приспособление к среде обходит вопрос воли, а простое освоение превозносит волю, делая из нее идола.

Человек утратил статус технического индивида. В свое время ремесленники были способны превращать себя в ассоциированную среду для своих инструментов. Но в эпоху индустриализации автоматические машины обладают своей собственной ассоциированной средой, так что рабочие стали для этого не нужны.

Пожалуй, можно сказать, что в сравнении с симондоновским понятием контингентности Стиглер представляется бóльшим ницшеанцем в том смысле, что контингентность — это не только то, что мотивирует систему, но и то, что ее трансформирует. Именно понятие структурной трансформации как возвышения отличает стиглеровскую интерпретацию симондоновского квантового скачка как порога индивидуации.

Сегодня мы стали свидетелями перехода от организованного неорганического к организующему неорганическому, то есть машины больше не являются просто орудиями или инструментами, скорее это гигантские организмы, в которых мы живем.