Наталья Шаховская

Вот что как будто говорит зрачок. Он горит, как раскаленный. Можно подумать, это пламя. «Так и есть, — думает мальчик, — черное пламя!»

И вот, когда все становится черным, совершенно черным, он обнаруживает то, чего никто еще до него не видел в волчьем глазу: зрачок живой

Возня тут же прекращается. Снег вокруг волчат вновь опадает. Сначала ничего не слышно. Как ни настораживают рыжики свои пушистые уши, только внезапный стон ветра проходится по ним огромным ледяным языком

Голубому Волку такого рода ответы не казались забавными.
— Почему ты столько смеешься, Блестка?
Она переставала смеяться, смотрела ему прямо в глаза и отвечала:
— Потому что мне скучно.
И объясняла:
— В этом проклятом краю никогда ничего не случается, вечно одно и то же!
И повторяла:
— Мне скучно

У нее так текли слюни, что между лапами можно было бы выращивать цветы

Странная штука жизнь… Вот вам говорят про что-то, о чем вы не имели ни малейшего понятия, про что-то такое, что и вообразить невозможно, во что трудно поверить, и вот, едва вам про это сказали, вы сами с этим сталкиваетесь

Так что же все-таки произошло? Куда девалась наша близость и откуда взялся он теперешний, уткнувшийся в книгу-стену, в то время как мы пытаемся его понять (то есть успокоить себя), обвиняя наш век и телевизор, который мы, быть может, забыли выключить?
Что же всему виной — телевизор?
Слишком «визуальный» двадцатый век? Слишком описательный девятнадцатый? А почему тогда заодно и не слишком рационалистический восемнадцатый, слишком классицистический семнадцатый, слишком возрожденческий шестнадцатый, слишком русский Пушкин, слишком мертвый Софокл? Как будто для разрыва отношений между человеком и книгой нужны века.
Достаточно нескольких лет.
Нескольких недель.
Минутного недоразумения.

Чтение тогда было актом протеста. Мало того, что роман был открытием, к этому еще прибавлялся азарт неповиновения. Двойная роскошь!

Ох уж эти салонные беседы, когда никто никому ничего не имеет сказать и темой для разговора оказывается чтение. Книга как способ завести знакомство. Беззвучный вопль, упрямое бескорыстие — и все ради того, чтобы этот кретин клеил вон ту дуру: «Как, неужели вы не читали «Путешествие на край ночи»?
Убивают и не за такое.

В нас живут книги и друзья.