Джорджо Вазари

Наконец, когда этот примерный и любящий отец убедился в том, что сын его, оставаясь при нем, мало что мог от него еще получить, он решил поместить его к Пьетро Перуджино, который, как ему говорили, занимал в то время первое место среди живописцев. Поэтому, отправившись в Перуджу, но не застав там Пьетро, он, чтобы зря его не дожидаться, принялся за работу над разными заказами для церкви Сан Франческо. Когда же Пьетро вернулся из Рима, Джованни, будучи человеком воспитанным и обходительным, с ним подружился и, улучив самое, как ему казалось, подходящее для этого время, высказал ему свое пожелание в наиболее вежливых выражениях, на какие он только был способен. И вот Пьетро, который отличался исключительной любознательностью и был к тому же ценителем выдающихся талантов, принял к себе Рафаэля, а Джованни, вне себя от радости, вернулся в Урбино и, взяв с собой мальчика, что не обошлось без обильных слез нежно любившей его матери, привез его в Перуджу, где Пьетро, увидев, как рисует Рафаэль, и убедившись в его отличном поведении и воспитании, составил себе о нем то суждение, истинность которого само время впоследствии в полной мере и доказало.

Между тем, в то время как Рафаэль, следуя этой манере, уже приобрел величайшую известность, папа Пий II заказал роспись библиотеки при Сиенском соборе Пинтуриккио, который, будучи другом Рафаэля и зная его, как превосходного рисовальщика, взял его с собой в Сиену, где Рафаэль и выполнил для него несколько рисунков и картонов для этого заказа. Причина же, почему он этой работы не продолжил, заключалась в том, что, находясь в Сиене, он слышал, как некоторые живописцы с величайшими похвалами отзывались о картоне с великолепнейшей группой коней, нарисованной Леонардо да Винчи во Флоренции в Папской зале и предназначавшейся для дворца Синьории, а также о еще более совершенных обнаженных фигурах, которые, соревнуясь с Леонардо, сделал Микеланджело Буонарроти. Движимый своей неизменной любовью к всему совершенному в искусстве, Рафаэль разгорелся таким желанием, что, отложив всякое попечение о работе, о пользе и о выгоде, оказался во Флоренции.

Не умолчу я и о том, что к тому времени стало очевидным, насколько Рафаэль, побывав во Флоренции и повидав многие произведения искусства, в том числе произведения выдающихся мастеров, изменил и украсил свою манеру, которая отныне уже ничего не имела общего с его прежней манерой, словно и та и другая были делом разных рук, в большей или меньшей степени, но все же превосходно владеющих живописью.

случилось это потому, что состоявший на службе у Юлия II Браманте из Урбино, дальний родственник и земляк Рафаэля, написал ему, что он у папы добился для него возможности проявить свое мастерство в росписях, которые этот папа заказывал для некоторых из своих покоев.

Рафаэль за эти годы приобрел в Риме большую славу. Однако хотя он владел той благородной манерой, которую все считали особенно красивой, и хотя он в этом городе и видел столько древностей и непрестанно их изучал, тем не менее он, несмотря на все это, еще не сообщал своим фигурам той мощи и того величия, как это делал впоследствии.

чтобы Рафаэль имел возможность усвоить себе приемы Микеланджело.

В этом произведении Рафаэль под влиянием увиденных им творений Микеланджело безмерно укрупнил свою манеру, придав ей большее величие. Недаром, когда впоследствии Микеланджело увидел эту работу Рафаэля, он сразу же догадался о том, что случилось на самом деле и что Браманте сделал это ему назло, ради пользы и славы Рафаэля.

Этот превосходнейший живописец изучал в городе Флоренции старинные приемы Мазаччо, а те приемы, которые он увидел в работах Леонардо и Микеланджело, заставили его работать еще упорнее, чтобы извлекать из них невиданную пользу для своего искусства и своей манеры. В бытность свою во Флоренции Рафаэль имел, не говоря о многих других, близкое общение с фра Бартоломео из Сан Марко, который ему очень нравился и колориту которого он всячески старался подражать, сам же он, со своей стороны, обучил доброго инока правилам перспективы, которой раньше монах не занимался.

И помимо тонких наблюдений, которых в этой композиции немало, в построении ее столько порядка и меры, и Рафаэль дал в ней такой образец своего мастерства, что он этим как бы объявил о своем решении занять неоспоримое первенство среди всех, кто бы ни брался за кисть. А кроме того, он украсил это свое произведение и перспективой, и многими фигурами, выписанными им в такой тонкой и мягкой манере, что это послужило поводом для папы Юлия приказать сбить вместе со штукатуркой все истории как старых, так и новых мастеров, и таким образом Рафаэль мог один похвастаться тем, что извлек для себя пользу из всех трудов, которые до него были вложены в эти произведения.

всякий, кто внимательнейшим образом ее рассматривает, диву дается, как мог человеческий гений, при всем несовершенстве простой краски, добиться того, чтобы благодаря совершенству рисунка живописное изображение казалось живым, как те в высшей степени живые фигуры поэтов, которые по воле художника разбрелись по всему холму, кто стоя, кто сидя, кто что-то записывая, иные рассуждающие сами с собой или поющие, а иные беседующие друг с другом вчетвером, а то и вшестером. Тут – портреты наиболее прославленных поэтов как древних, так и новых, уже умерших или еще живших во времена Рафаэля, портреты, написанные частью со статуй, частью с медалей, многие со старых картин, а также с натуры при жизни самим художником. Таковы, чтобы откуда-нибудь начать, Овидий, Вергилий, Энний, Тибулл, Катулл, Проперций и слепой Гомер с закинутой головой, распевающий свои стихи, которые записывает человек, расположившийся у его ног. И далее, собравшиеся в одну группу – девять муз во главе с Аполлоном, фигуры такой выразительности и такой божественной красоты, что самое дыхание их дарует нам счастье и жизнь. Тут же и ученая Сафо, и божественный Данте, и любезный Петрарка, и влюбленный Боккаччо, все – как живые, а также и Тибальдео, и многие, многие другие наши современники. История эта выполнена с большой непосредственностью и вместе с тем тщательно выписана.