Крис Боджалиан

Утром, когда Мэри записывала в дневник все, что могла вспомнить, она пожалела, что не может вспомнить, как именно исчезла девочка. Она вышла из комнаты и спустилась по лестнице? Или она вознеслась на небо, чтобы сесть перед — не рядом, нет, конечно — их божественным Отцом? Только когда она закончила писать, а Томас заворочался, просыпаясь, ей пришла в голову мысль подойти к зеркалу и посмотреть, есть ли у нее на лбу метка.

Метки не было, и только тогда у нее защипало в глазах, и, невзирая на присутствие ничего не понимающего Томаса, она заплакала

Мэри старалась не раздумывать слишком много над тем, что она делает, но она чувствовала, что ею движет желание разделить с Генри Симмонсом ту боль, которую он согласился принять ради нее. Она знала, что ей будет мучительно больно смотреть на экзекуцию: это только усугубит ее собственную гнойную порочность и чувство вины. Но Томас не запрещал ей смотреть на то, как будут наказывать Генри Симмонса. Она предположила, что ее мужу даже в голову не могло прийти, что ей захочется это сделать

подумала, что холод и снег сослужат несчастному пользу: может быть, от них кожа на спине онемеет и боль смягчится