Людмила Штерн

Он был гениальным импровизатором, виртуозом, гастрономическим Паганини.

Тогда я решила спуститься «на ступеньку ниже» и собралась на филфак. И тут мой папа, человек мягкий и деликатный, впервые в жизни оказал на меня давление: «Очень прошу тебя, иди в геологию. Врать придётся меньше. Гранит состоит из кварца, полевого шпата и слюды при всех режимах».

…Была ещё третья компания, которую объединяла страсть к американскому джазу и Польше — польским журналам и фильмам, а потом и к польской поэзии (оттуда и сделанные Бродским замечательные переводы Галчинского). Дело было, конечно, не в самой Польше, а в том, что польская культура была разрешена в Советском Союзе, и через польские материалы можно было получить представление о свободном мире. Для этого, конечно, надо было учить польский язык.

тюрьма — ну что это такое, в конце концов? Недостаток пространства, возмещённый избытком времени

Только евреи знают, как «неуютно» было быть евреем в Советском Союзе. Насыщенный антисемитизмом воздух способствовал появлению в советских евреях двух противоположных феноменов. Одних гордость и национальное самосознание толкало в сторону ещё большей «евреизации». Они стали изучать иврит и Тору и справлять — насколько это было безопасно — религиозные обряды. Другие, и таких было большинство, пытались от еврейства «откреститься»… Например, поменять фамилию и записаться в паспорте «русским» (что возможно, если один из родителей русский).

В царской России в паспорте, вместо графы национальность, была графа — вероисповедание. Таким образом, евреями назывались люди, исповедующие иудаизм.

В результате Либерман опубликовал совершенно уникальную книгу «Художник в своей мастерской», в которой он выступил и как фотограф, и как писатель. В необычной форме — эссе и фотографий — он рассказал о величайших художниках современности.

«В течение пятидесяти лет Алекс надевал по утрам обыкновенный серый или синий костюм, обычную белую рубашку и галстук. Это были единственные обыкновенные вещи, которые он делал в течение дня. Всё остальное было экстраординарным».

Владимир Набоков любил бабочек, Иосиф Бродский — кошек, а Сергей Довлатов — собак.

На самом деле, это было сочетание еврейской печали и армянского темперамента