Гастон Башляр

Рильке кратко выразил в необъятной по значению фразе: «Равнина – это чувство, от которого мы растем».

Каждому веществу – завоевание своего пространства, своя способность к экспансии за пределы тех поверхностей, к которым хотели бы их привязать геометры.

Когда обдумаешь все это, начинает казаться, что два пространства – пространство сокровенного и пространство внешнего мира – созвучны друг другу из-за «необъятности», свойственной им обоим.

Когда великое одиночество человека углубляется, две необъятности соприкасаются, смешиваются. В одном из писем Рильке всей душой тянется к «этому беспредельному одиночеству, когда каждый день превращается в целую жизнь, этому приобщению к вселенной, одним словом, этому пространству, пространству, которое хоть и невидимо, но все же может приютить человека и даже окружить его громадной толпой».

Лейбницевская тема пространства как места для сосуществования, нашла в Рильке своего поэта. В этой коэкзистенциальности каждый предмет, наделенный сокровенным пространством, становится центром всего пространства. Для каждого объекта далекое – это близкое, а горизонт так же реален, как и центр.

асколько же конкретно это сосуществование ве

И насколько же конкретно это сосуществование вещей в пространстве, существование, которое мы дублируем сознанием нашего собственного существования

тест равнины, позволяющий выявить различные представления о бесконечности.

всякое чувство, от которого мы растем, способствует уплощению нашего положения в мире.

Анри Боско [180]. На равнине, говорит поэт, «я всегда пребываю где-то там, в каком-то зыбком, струящемся “где-то там”. Надолго покинув себя самого, находясь неведомо где, я слишком легко отдаю мои скудные грезы бескрайним пространствам, которые их порождают».