Арчибальд Кронин

Присосалась к книге, как пьяница к бутылке! Кажется, если бы дом загорелся у тебя над головой, ты бы все также сидела и читала!

Он побеждал, преуспевал. В своем жадном стремлении к успеху он не замечал, что эта блестящая карьера противоречит всему тому, во что он до сих пор верил

Милый, а разве нам действительно так уж необходимо богатство? Я знаю, что мне оно не нужно. К чему эти вечные разговоры о деньгах? Когда у нас их было в обрез, мы... ох, как безумно счастливы мы были! Тогда мы не говорили о них. А теперь мы ни о чем другом не говорим

Ему было только четырнадцать лет. За весь вчерашний день он съел только одну репу, которую взял на ферме Лиддля. Мир вокруг него был богат и прекрасен, а он, как дикое животное, забрался на поле и украл репу, чтобы утолить голод.

Ему было только четырнадцать лет. За весь вчерашний день он съел только одну репу, которую взял на ферме Лиддля. Мир вокруг него был богат и прекрасен, а он, как дикое животное, забрался на поле и украл репу, чтобы утолить голод

Пока они разговаривали, Артур рассмотрел тех четверых, которых привезли с ним в одной машине. Двое из них были невзрачные люди с черными платками на шее и длинными лицами квакеров, до странности похожие друг на друга и, очевидно, родные братья. Третий, в золотом пенсне, походил на захудалого клерка. Подбородок его обличал слабого и павшего духом человека, видимо безобидного и угнетенного, подобно описанным уже двум братьям. Четвертый был рослый, небритый, грязный­ субъект; он единственный из всех не казался ни удивленным, ни расстроенным тем, что находится здесь.

Они разделись. Братья-квакеры были смущены необходимостью раздеваться в присутствии других. Они медленно и боязливо снимали с себя одежду и, раньше чем остаться совсем нагишом, стояли некоторое время в кальсонах, стыдливо дрожа. Хиксу это, вероятно, показалось смешным. Раздевшись сразу догола, он обнажил громадное, грязное, волосатое тело, местами покрытое красными прыщами. Он стоял, широко расставив ноги, и, ухмы­ляясь, сделал непристойный жест в сторону квакеров.

После омовения в грязной ванне им выдали арестантскую одежду. Артур получил желтую фланелевую рубашку, туфли без задков, пару носков и очень узкий костюм хаки, проштемпелеванный во всех направлениях широкими черными полосами. Брюки едва доходили ему до колен. Остановив глаза на тесной и короткой куртке, он вяло подумал: «В конце концов я все же оказался в хаки».

Этот был низенький и тучный, с большой головой на короткой шее и отталкивающими манерами; губы у него были очень тонкие, верхняя — короткая, вздернутая, а большая уродливая голова всегда вытянута вперед, словно он следил за кем-нибудь. Звали его Коллинс.

Когда за ним загремела дверь — тяжелая дверь с решетчатым глазком, — Артур присел на край дощатых нар, которые должны были служить ему кроватью. Итак, он в тюрьме. Это тюремная камера, и он заперт в ней. Он больше не Артур Баррас. Он — «номер сто пятнадцатый».