Феликс Сандалов

Праздник должен быть всеобщим и спонтанным. Роль зрителя унизительна.

Практически в каждом разговоре о «Соломенных енотах» — даже почаще слова «формейшен» — я слышал о знаменитом ударе бутылкой по голове, которым Борис Усов награждал приближающуюся к нему реальность. «Усов меня ни разу не бил» — это такая важная метка в разговоре, указание на собственную исключительность, хотя никаких видимых глазу повреждений от выплеска эмоций лидера «Соломенных енотов» («СЕ») я ни у кого из собеседников не заметил. Встречались лишь зажившие поперечные порезы на руках — самостоятельная домашняя работа. Такие, кстати, есть и у самого Усова, чьи худые, длинные, совершенно не музыкантские конечности как будто побывали под циркуляркой. Сам Борис на это философски замечает, что вид крови успокаивает — ну да. Он искал умиротворения в пожаре девяностых и в итоге невероятным образом его обрел — в другое время и другим человеком. Психический же урон от его песен гораздо глубже, чем пара порезов, да и не зарастает так просто. Многие признаются, что беспокойство, внушенное музыкой «Енотов», очень сложно вытравить: для кого-то этот след остается эстетским шрамированием, подохранным наследием бурной юности, а для кого-то выжженным клеймом, по сей день диктующим ничем иным не обусловленные поступки. «Соломенные еноты» — это вообще травматичный опыт, такое коллективное кровопускание, способ снять напряжение. Как спел сам Усов: «Мы были для них чем-то вроде слезоотвода» — ну да. Были и остаются.
Двадцатилетнему Усову лучше прочих удалось ухватить ощущение великого драйва, адреналиновой вспышки внутри катастрофы, затянувшейся на долгие годы. Тогда казалось, что все может кончится в миг: девяностые в России прошли в ожидании грядущего конца света, который предсказывали все, от политиков до колдунов; узнаваемые очертания мира плавились под натиском беспощадных обновлений; дефицит, переходящий в шокирующее изобилие, имущественное расслоение, бандитизм, беспросветность, пустота — в разрушительном огне сверхновой российской истории многим — в том числе и героям этой книги — опалило крылья. От кого-то остался только пепел: вокруг мифа о «Енотах» стелется дымка смертей. Показательно, что ушедшие соратники — вне зависимости от причины смерти — воспринимались «изнутри» как герои, погибшие в борьбе за правду. Собственно, и закончились «Еноты» как война, поставленная на паузу, — не миром, но перемирием.
Это музыка для неизнеженных ушей: творчество «Соломенных енотов» — это неподдельный постпанк в условиях постапокалипсиса. Сиротский саунд их альбомов первой половины девяностых не вызывает вопросов: под нестройный аккомпанемент перегруженной гитары кто-то высоким, ломающимся голосом кричит мимо нот «Каждый день я слышу зов тюрьмы» — ну да, а как еще звучать песням сердитой Москвы, оккупированной ломбардами и дорогими машинами? «Еноты» в этих условиях занимались отвоеванием территории детства — пользуясь их же словами: «Total Recall, я больше в школу не пойду». С годами песни «СЕ» мутировали в нечто совершенно иное: в их развитии

Одновременно завершилось создание того, что Лев Гончаров несколько лет назад назвал «поэтической вселенной Бориса Усова», только теперь это уже оформлено и состоялось как отдельное целое, одновременно являющееся частью того, что когда-то называли «контркультура».

Дневник Лили Мурлыкиной» — это переломный альбом. Это уже софт-рок, это уже любовь

Если сводить идеологию первых лет НБП к простому противопоставлению, оно прозвучит так: мир всегда состоял из героев (меньшинство) и трусов (большинство). Вся история — только смена декораций их конфликта. Трусы сейчас почти полностью победили на всей планете. Быть с героями вопреки всякой очевидности — это Судьба, а не жизнь. Судьба — это нереально круто, а жизнь — это жалко и смешно.

Я сел с кассетой «Соломенных енотов» «Дневник Лили Мурлыкиной» на поезд в Крым, мне ее дал друг, до этого эту группу я не слышал. Я ехал отдохнуть после записи «Гексогена». Когда я вышел с поезда, я купил бутылку вина и плакал всю ночь. Я ничего похожего не слышал — ни по музыке, ни по духу, ни по словам. Тексты умные, у нас (в русском роке или панке — неважно) у текста печальная история. А тут идеальные тексты. И то, что Усов начитанный, не так важно, Мазаев тоже, наверное, начитанный человек, а что толку? Дело в таланте. Я охуел от того, что много ссылок, которые я вообще не ожидал встретить у русского автора. У нас как — уровень Цоя уже заебись, а тут такое.