Холли Рейс

И невольно опускаюсь на колени. Вот она, моя мать, такая, какой не передал ее ни один фотоснимок. Теплая, озорная улыбка, ямочки на щеках. И неуязвимая уверен­ность — вроде той, что я вижу в Олли. В углу подпись: «Э. К.».

Мои красные глаза встречаются со взглядом синих глаз Олли, и я вдруг все осознаю с безумной ясностью. Я всегда подшучивала над тем, что Олли досталась красота, а мне духовность, но я была куда ближе к правде, чем сама понимала. Мы близнецы. Красный и синий создают фиолетовый.
Я умею управлять мыслями, а Олли умеет их читать.
Мы две половинки.

Слишком сильный страх превращает нас в камень, но если его недостаточно — мы уже не люди.

Конечно, мы это сделаем, сэр.
Вот только как — одному богу ведомо.

Справедливости нет. Вообще. Ее не было в день того костра, ее не было сегодня, и ее не будет­ впредь

Что-то теплое выплескивается мне в лицо. Но мой первый порыв — не бежать, и не кричать, и не сражаться. Мне нужно найти голову Рамеша

Черт, — говорит Рамеш, — я так вырядился, а теперь и пойти некуда.
Я с улыбкой поворачиваюсь к нему, открываю рот, чтобы сказать что-нибудь умное. Вот только что он передо мной, усмехается. А потом вдруг — лишь стена каменного здания за тем местом, где должна быть его голова.

, стараясь не видеть все еще улыбающегося лица Рамеша. И смаргиваю с глаз слезы. Я не могу плакать прямо сейчас: мне нужно ост­рое зрение, если я намерена пережить все это

пытаюсь остановить слезы, тру ладонью нос. Мне нужно что-то сказать, отвлечь мысли от картин, наполнивших мою голову.

Кровь, и те когти, и улыбающийся Рамеш, потом мертвый Рамеш... Я даже не знаю, сколько человек из моего полка осталось в живых