Айлин Майлз

Когда ты любишь что-то или кого-то, ты начинаешь улав­ливать их «невидимое» или, может, едва заметное.

Невидимая татуировка у нас на плече: рожден описывать.

Я сняла рубашку и просто стала никем, ни имени, ни пола, просто живое существо, которое бежит по полю вместе с собакой.

Детство было как будто чем-то укрыто. Думаю, дело в монашках. Своими головными уборами, похожими на ведерки мороженого, плотными, ниспадающими черными одеждами, которые слегка касались покрытия школьного двора и пропитанных маслом деревянных полов моей школы, монахини окутывали мир благоразумием и богом. Правила заливали календарь, циферблат, и день, и небо, весь мир был правилами — ведом богу, говорили монашки

Но она была из Нью-Йорка, из еврейской семьи, и родилась сразу умной.

Убеждения Данте в структуре поэмы — как окна в здании собора

Моя семья была как стая злобных кошек.

Она читала нараспев. Как будто она была маленькой некрасивой церковкой. Мне казалось, что она некрасивая. Женщина может быть такой неряшливой, такой мрачной. Но это было здорово. Вот, это поэт. Одно ее стихотворение было о Нью-Йорке, о зданиях и о том, как несчастна она там была. «Между многоквартирными домами Нижнего Ист-Сайда небо как платок, в который высморкались». Облака полны соплей. Что за мысль. Стихи некрасивой жен­щины

Мне нравилось все, что она с нами читала. Мне понравился «Мизантроп». Понравилась «Одиссея». Понравилась «Душа во льду». Понравилась «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока

Я постоянно писала, все время чему-то училась и то и дело встречала людей, которые были поэтами, в основном мужчин, и они говорили мне, что я должна прочитать, а я думала ха и сама решала, что мне нравится. И я могла решать. Я была счастлива в одиночестве, на пятнадцати сантимет­рах между моими глазами и книгой — наверное, я была создана для такой жизни