Эми Липтрот

Я страдаю бруксизмом и скрежещу во сне зубами, как тектоническими плитами. Когда я моргаю, мерцает солнце, мое дыхание гонит по небу облака, а в унисон с биением моего сердца на берег накатывают волны. Стоит мне чихнуть, сверкает молния, каждый мой оргазм сопровождается землетрясением. Мысы островов поднимаются над морем, как мои коленки над водой, когда я лежу в ванне, каждая моя веснушка — достопримечательность, каждая слеза — река. А тектонические плиты и каменные соборы — мои любовники.

Домовой больше не хотел жить в море, ему надоело грызть кости утопленников

Я осоловело листала страницы в интернете в поисках решения, которое всё не появлялось. Бесцельно ездила на велосипеде по Восточному Лондону, из багажа прихватив с собой лишь смятение. Пила я больше, чем ела.

Как гласит легенда об Ассипатле и Сторском змее, жил-был огромный морской монстр — такой большой, что мог оборачиваться вокруг земного шара и уничтожать города одним движением языка. Местный бездельник по имени Ассипатл мечтал спасти мир, и ему выпал этот шанс: он убил Сторского змея, засунув ему в печень кусок горящего торфа и медленно поджарив чудовище изнутри. Сторский змей извивался в предсмертной агонии, тряс головой, и изо рта у него выпали сотни зубов, которые и стали Оркнейскими, Шетландскими и Фарерскими островами. Доползя до края земли, змей свернулся калачиком и умер, а его тлеющее тело стало Исландией — страной, полной горячих источников, гейзеров и вулканов. Но печень всё еще горит, так что, может, Сторский змей и не умер. Возможно, он щекочет побережье своим щупальцем, и толчки — это отголоски его предсмертной агонии.

Говорят, живя в Лондоне, ты всё время ищешь или работу, или жилье, или любовника.

Я вышла одна прогуляться: куртка переброшена через руку, в руках бутылка пива, ночной воздух ласкает голую кожу. Я была пьяна, но хотела еще. Я хотела втереть город в кожу, вдыхать эти улицы. Я в своих изношенных ботинках шла быстрее, чем проезжающие мимо автобусы. От таблеток, которые я уже заглотила, дыхание участилось, лицо зудело. Я кусала щеки: хотелось съесть себя изнутри. Лицо, губы, соски, клитор — всё горело. Я открыла портсигар, щелкнула зажигалкой и закурила, параллельно сделав большой глоток пива. Я чувствовала, как пиво стекает по горлу, вдыхала глубоко, чтобы пузырьки кислорода насытили алкоголь и я напилась быстрее, втягивала дым и задерживала дыхание, наслаждаясь каждой секундой.
Я так долго гуляла по городу, что уже не понимала, куда забрела. Я пошла бы на любой огонек, поднялась бы на самую вершину. Я хотела взмыть выше зданий — видимо, это заговорила та часть меня, которая скучала по утесам и свежему воздуху.

На острове Кава с 1959 года по начало девяностых жили лишь две женщины: Ида и Мэг.

хотели учиться плавать — чтобы побыстрее утонуть, если лодка пойдет ко дну, и не мучиться.

Здесь людей часто называют не по фамилии, а по названию их дома. Именно дома остаются в памяти местных, и они определенно переживут своих обитателей.

Моя позиция зависит от того, с кем я разговариваю.