Владимир Муравьев

Однако и в самой искусной паутине можно отыскать слабую нить.

Самых любознательных отсылаем к повести под названием «Хоббит», где пересказаны начальные главы Алой Книги Западных Пределов, которые написал Бильбо Торбинс,

Горлум поглядел на них, и его голодное, изможденное лицо вдруг озарилось странным выражением. Хищный блеск в глазах погас; они сделались тусклыми и блеклыми, старыми и усталыми. Его передернуло, точно от боли, и он отвернулся, глянул в сторону перевала и покачал головой едва ли не укоризненно. Потом подошел, протянул дрожащую руку и бережно коснулся колена Фродо – так бережно, словно погладил. Если бы спящие могли его видеть, в этот миг он показался бы им старым-престарым хоббитом, который заждался смерти, потерял всех друзей и близких и едва-едва помнил свежие луга и звонкие ручьи своей юности, – измученным, жалким, несчастным старцем.

Но Фарамир совсем иначе тронул его сердце – такого чувства он еще не испытывал. В нем было высокое благородство, напоминавшее Арагорна, ну, может, менее высокое, зато ближе и понятнее: властитель иного склада, других времен, он все же наследовал и древнюю мудрость, и древнюю скорбь.

– Да, древние строенья добротней, – сказал Гимли. – Так и все дела людские – весной им мешает мороз, летом – засуха, и обещанное никогда не сбывается.

– Зато вызревает нежданный посев, – возразил Леголас. – Из праха и тлена внезапно вздымается свежая поросль – там, где ее и не чаяли. Нет, Гимли, людские свершенья долговечнее наших.

– И однако несбыточны людские мечтанья, – заметил гном.

– На это эльфы ответа не знают, – сказал Леголас.

Так ведь почем знать, куда тебе надо, пока не придешь.

не всяк вывозит, кому везет.

Пустые речи начинаются с «если».

— Нет-нет! — завопил Гимли. — Езжай, куда хочешь, коли совсем свихнулся, а меня спусти с лошади! Ну тебя с твоими глазами!

Кто не может расстаться с сокровищем, тому оно станет в тягость. Так, и никак иначе.