Вера Вальдман

В ее глазах самым смертельным грехом, средоточием и основой всех бед было легкомыслие. Предельная степень ее презрения выражалась в слове «непоследовательность», произносившемся в таких случаях с особым ударением.

Дорогая моя, чего вы, собственно, хотите? Целый класс униженных, беззащитных существ отдан в бесконтрольное распоряжение людей, которые ни перед кем не отвечают и так невежественны, что не способны даже понять своей собственной выгоды. Будьте уверены, что так обстоит дело чуть ли не во всем мире. Что же может при таком состоянии общества сделать отдельный человек, хотя бы он и руководился самыми благородными чувствами? Что может он сделать, как не закрыть глаза и ожесточить свое сердце?

представьте себе Дон Кихота в восемнадцать лет, Дон Кихота без доспехов,

выдающиеся скулы – признак хитрости;

при мысли о странностях судьбы, заставляющей людей уничтожать друг друга во имя интересов третьих лиц, им совершенно чужих и нередко даже не имеющих понятия об их существовании.

ичто так не убивает время и не сокращает путь, как упорная, всепоглощающая мысль.

Смеюсь я, сударь, редко, – произнес незнакомец. – Вы могли бы заметить это по выражению моего лица. Но я надеюсь сохранить за собой право смеяться, когда пожелаю.

– А я, – воскликнул д’Артаньян, – не позволю вам смеяться, когда я этого не желаю!

– В самом деле, сударь? – переспросил незнакомец еще более спокойным тоном. – Что ж, это вполне справедливо.

Это было сказано с невозмутимым хладнокровием, отличавшим Атоса в минуты опасности, и с крайней вежливостью, делавшей его в иные минуты более величественным, чем прирожденные короли.

Кому принадлежит воздух, которым мы дышим? Океан, на который мы обращаем взоры? Песок, на котором мы лежали? Кому принадлежит письмо вашей любовницы? Разве кардиналу? Клянусь честью, этот человек воображает, что он владеет всем миром! Вы стояли перед ним и что-то бормотали, ошеломленный, подавленный…

Сударь, — сказал Атос, выпуская из рук перевязь, — вы невежа. Сразу видно, что вы приехали издалека.