Грегуар Шамаю

Мы никогда не ставили себе такой задачи: «Давайте создадим более гуманное оружие».

Поэтому вполне можно утверждать, что дрон спасает не только «наши», но и «их» жизни за счет возросшей точности своих ударов. Поскольку он приведет к куда меньшим «сопутствующим потерям» по сравнению с другими видами вооружения, то в потенциале он будет более «этичным» оружием.
На более фундаментальном уровне зарождается режим военного насилия с гуманитарными притязаниями [356]. То, что можно было бы назвать гумилитаристской [humilitaire] властью, которая наносит раны и лечит, выполняя эту двойную задачу за один присест, комплексным образом. Непосредственный синтез разрушительной мощи и способности по уходу, убийства и care [357].

Ханна Арендт, также напоминает он, предостерегала от подобных рассуждений: «С политической точки зрения слабость этого довода всегда была в том, что сторонники принципа наименьшего зла склонны забывать, что они выбрали зло» [359].

Я не знаю, что такое право войны. Кодекс убийства кажется мне страннейшей из идей. Я думаю, очень скоро мы получим юриспруденцию разбойников с большой дороги.
Вольтер [388]
История философии права на войну знает множество дебатов о дозволенных и недозволенных видах оружия, которые основаны на критериях, уместных для проведения различия между ними. В классической дискуссии обсуждается использование ядов: зная, что речь идет о способе убийства, можно ли пользоваться им как оружием на войне?
Вопрос очевидно смущал Гроция, который уклончиво отвечает на него в двух различных местах. С одной стороны, если мы ссылаемся исключительно на «естественное право», как только убийство дозволено в принципе, то есть начиная с момента, когда кто-то заслуживает смерти, средство не так важно, важен только результат [389]. Однако яд представляет особенную сложность. Это скрытное оружие. Мы не видим, как оно действует. Оно убивает врага без его ведома. В этом смысле оно лишает его «свободы защищаться» [390]. Причина, по которой, с другой стороны, «общее для всех наций право не позволяло употреблять яд, чтобы избавиться от своего врага» [391].

В дистанционных войнах станет невозможно отличить реальность от иллюзии. Отчуждение и стерильность будут возведены в абсолют. Поцеловав свою жену, попрощавшись с ней и продравшись через пробки на работу, дистанционный воин целый день будет проводить перед монитором в министерстве Мира…
Если гражданин не поддерживает войну, которая ведется против противника в мирное время, то сам станет подрывным элементом. То есть врагом. Следующим этапом будет получение контроля над внутренними делами Империи… Появится министерство Любви» [529].

Дрон, если пользоваться привычной для западной традиции лексикой, является «оксюмороном» –– сочетанием несочетаемого. Он обеспечивает полную видимость и притом надежно скрывает власть, которая его использует.

База Крич — колыбель флота дронов ВВС США. Военные называют его «охотничьим домом» — «the home of the hunters».

нанося удар ракетой Hellfire

видим исполнение давней мечты, которой вдохновляется история баллистического оружия: увеличить расстояние настолько, чтобы достать противника до того, как он будет в состоянии это сделать в отношении нас [

Прежде всего стоит подчеркнуть, что развитие этой технологии связано со слабостью, а не с силой американского капитализма. Оно выражает все больший разрыв системы с населением. Концепция воздушной войны была разработана потому, что американская армия больше не заслуживала доверия. Если она станет реальной, то именно потому, что текущая война, как и все войны, которые в будущем будут вести американские империалисты для установления контроля над миром, больше не кажется политически приемлемой американскому населению. Как и в случае существенных вложений в технологии надзора и социального контроля, которые были реакцией на сопротивление или отсутствие поддержки населения, американская армия была вынуждена найти технологический ответ на политические проблемы…