Бьянка Боскер

Хорошесть“ существует независимо от чьих-то персональных предпочтений», – пишет критик из Wine Spectator Мэтт Крэмер. Джейми Гуди, автор книги «Наука вина» (The Science of Wine), соглашается с ним, утверждая, что качество вина – это не зависящее от нас понятие. Пробуя вино, мы фактически прикасаемся к эстетической системе или культуре, существующей вне наших личных физиологических предпочтений.
Многообещающее утверждение. Возможно, эта «эстетическая система» и есть ответ. Х

ли» их во рту, пытаясь понять, что же они почувствовали в своем бокале: черешню или вишню. На самом деле этот натуралистический, «продуктовый» лексикон так же традиционен, как диско. Он берет начало в 1970-х, и автором его была Энн.
Древние греки и римляне, оставившие после себя огромный массив литературы о культуре виноградарства и виноделия, в оценке вин были весьма лаконичны – «палец вверх» или «палец вниз», – очевидно, не считая необходимым углубляться в тонкости аромата. В «Пире мудрецов» древнегреческий писатель Афиней открыто хвалит вино из винограда сорта «сетин» как «превосходное», а цекубское как «благородное»; в свою очередь, Гораций в «Одах» называет сабинские вина «напитком бедняков». Их впечатления от вина касаются его влияния на физическое самочувствие, а не на вкусовые рецепторы. Сетинское «не так способно опьянять», отмечает Афиней. Помпейские вина «вызывают головную боль, что часто длится до шестого часа следующего дня», сетует Плиний Старший. Сетинское он восхваляет как любимое вино многих императоров, «знающих по себе, что употребление в пищу этого напитка не вызывает несварения и скопления газов».

Казалось, что они читают рецепты из ведьминской книги любовных заклинаний: «земляничная вода», «высушенные и вымоченные темные ягоды», «яблоневый цвет», «приправленный шафраном суп из омаров», «жженые волосы», «гниющее дерево», «кожура халапеньо», «старый аспирин», «дыхание младенца», «пот», «мята в шоколаде», «кофейная гуща», «засахаренная фиалка», «клубничная пастила», «кожзаменитель», «конская сбруя», «дорожная пыль», «цедра лимона», «жидкость для снятия лака», «выдохшееся пиво», «свежевспаханная земля», «красная лесная подстилка», «грушевые леденцы», «воловья кожа», «сушеная клубника» и «Робитуссин».
Когда наступала моя очередь, приходилось изобретать такие же загадочные описания. С моих губ слетали слова, которые я поклялась никогда не применять к вину. Подсушенные мандариновые косточки? Почему бы и нет? Если я чувствовала тонкий намек на клубнику, никто не запрещал мне назвать его «клубничной водой». Уловив аромат базилика, я приплетала к нему и кервель, хотя не была на сто процентов уверена в том, что это травка, а не какой-нибудь грызун. Я искренне пыталась не отрываться от действительности. Но четыре минуты могут показаться вечностью, когда говоришь только ты и хочешь продемонстрировать, что делаешь успехи. Так что я продолжала сыпать словами, чтобы произвести впечатление на коллег по дегустации. В конце концов, я же писатель. Придумывать замысловатые описания – это часть моей работы. Если в чем-то я и могла на равных посоперничать с профессиональными сомелье, так это в умении генерировать странные словосочетания.