Екатерина Лавринайтис

Это Мартин Пран, один из наших лучших исследователей, — представил его Нюбакк.
Человек больше всего был похож на звонаря из «Собора Парижской Богоматери».
— Итак, Мартин? — продолжил Нюбакк.
— То, что вы называете «скрипкой», не героин, а вещество, похожее на леворфанол.
Харри записал название.
— И это вещество…
— Опиоидная ядерная бомба, — вставил слово Нюбакк. — Сильнейший обезболивающий эффект. В шесть или восемь раз сильнее морфина. В три раза сильнее героина.
— Правда?
— Правда,

действие длится в два раза дольше, чем действие морфина. От восьми до четырнадцати часов. Если ты проглотишь три миллиграмма леворфанола, наступает состояние общего наркоза. Внутривенно достаточно половины этой дозы.
— Ммм. Опасная штука.
— Ну, не настолько опасная, как может показаться. Правильные дозы чистых опиоидов, таких как героин, не разрушают тело напрямую. Жизнь разрушает прежде всего зависимость.
— Да неужели? Героинисты этого города мрут, как мухи.
— Да, но прежде всего по двум причинам. Первая: они употребляют героин, смешанный с другими веществами, которые превращают его в настоящий яд. Если, к примеру, смешать героин и кокаин…
— Спибдол, — сказал Харри. — Джон Белуши

А леворфанол дорого и производить, и импортировать. Может быть, именно поэтому мы не видим его на улицах.
— Это не леворфанол.
Харри и Нюбакк повернулись к Мартину Прану.
— Его модифицировали. — Пран поднял голову, и Харри показалось, что глаза его засверкали, как будто за ними только что зажглась свеча.
— Как? — спросил Нюбакк.
— Для того чтобы выяснить это, потребуется время, но на первый взгляд кажется, что молекулы хлора заменены молекулами фтора. И возможно, эта модификация не так уж и дорога в производстве