Роберт Чарльз Уилсон

Суеверием, — бесцветным тоном произнес Финч, — мы называем чудо, которое не одобряем.

Гилфорд знал, что такое наука. Это всего лишь любопытство – помноженное на самоотверженность и подкрепленное дисциплиной.

В этом и заключался парадокс Новой Европы. Ищешь чудеса – найдешь историю; ищешь историю – со всего размаху влетишь в чудо.

мир, в котором мы с тобой обитаем, на самом деле не более чем долговременная иллюзия, заключенная внутри машины, находящейся в конце времен.

Нам нравилось говорить друг другу «люблю тебя», пока обоим не надоела эта фраза.

Любые, даже самые банальные речи между друзьями или любовниками имеют собственный ритм, гладкий или рваный, и проникают глубоко, словно воды подземной реки, даже если обсуждаются самые тривиальные темы.

Когда до человека доходит, насколько необъятна Вселенная и насколько ничтожна человеческая жизнь, сердце его испускает вопль. Иногда это вопль радости

Удивительно, думал я, с каким тщанием мы превратили себя в людей, плоховато знающих друг друга.

Нет, это явилось бы результатом относительно безобидного выбора, сделанного несколькими миллиардами гомо сапиенс: завести детей, ездить на работу на личной машине, держаться за рабочее место, первым делом решать насущные проблемы. А если в конце концов мы доходим до черты, за которой даже самые безвредные действия караются вымиранием человечества, то очевидно — очевидно же! — что мы оказываемся в критической ситуации. Так или иначе, но в точке невозврата!

Мы жили в опасные времена. Миссис Такман прекрасно это понимала, и никакой «Ксанакс» не смог бы убедить ее в обратном.