София Синицкая

Мироныч работал за обеденным столом: что-то писал размашисто. Он всё в жизни делал размашисто — писал, говорил, ел, любил, ненавидел, руководил. Мироныч был похож на плотный и чрезвычайно привлекательный подосиновик с красной шляпкой. Такой подосиновик хочется срезать острым ножиком, положить в корзину и накрыть папоротником

Не смущаясь присутствием Виталика и Марты, Крупов кричал, что не сможет всех прокормить. Анна Гермогеновна отвечала, что если голубка снесла только одно яйцо, ей надо подложить другое, потому что на одном яйце голуби сидят нетвёрдо

Алёша нашёл трупы ребёнка и собаки — видимо, они пытались там спрятаться и задохнулись. Его терзали сомнения, он ощущал себя косвенным убийцей, почти палачом. Он не знал, как правильно вести войну, и вообще — возможно ли правильно вести войну. Как правильно жить и возможно ли правильно жить

Пёстрая карта новгородской затянулась зеленью. Рухнули избы с тройной резьбой, белыми русскими печками, кружевными подзорами и архивами чёрно-белых фотографий. Деревни, чудом пережившие самую страшную войну, тихо исчезли в наше мирное время

В школьном коридоре, – хрипло заорал дядя Жора, – чтоб потом попить пивка, с другом ты стреляешь деньги до последнего звонка! Этим вечером на рэйве, про подругу не забыв, покупаешь в автомате для себя презерватив!

Так вот, у Марфуши тоже всё было – не то чтобы полненькое, а такое крепкое, сильное: ручки, ножки, идеи, желания. Коля состоял из сомнений, Марфуша прекрасно знала, что ей нужно от жизни, и не стеснялась требовать это «нужное» от друзей и родителей.

Однажды ночью на кухне за чаем и чтением я услышала беготню и писк. Пирожок притащил полуживую крысу. Он смотрел мне в глаза – пристально, загадочно, будто соблазнитель: «Видишь, какой я ловкий и сильный. От меня не скрыться. Любую догоню и задушу в объятиях! Открой дверь в спальню. Я положу эту крысу у нашего изголовья».
– Пошёл вон

Войны – это душевная болезнь человечества, – сказала Урсула, – а наша страна – пешка в политической игре великих держав.

Спорили о национальном самосознании и исторических событиях двадцатого века. Кто-то задался вопросом: а что было бы, если бы Финляндия не сопротивлялась Советскому Союзу, а вела бы себя, скажем, как Эстония – то есть легла бы под него, а потом, в начале девяностых, тихонько выползла,

сохранив свои территории. И Виипури точно был бы наш!