Екатерина Даровская

Но я не умею соображать так быстро — всяко не тогда, когда на меня смотрят. С вами так не бывает?

Только когда теплая сладкая жидкость проникла в кровь, я поняла, как внутри холодно и пусто

он жил полнокровной жизнью, жил как лев и умер — как свет погас. Так-то. — Она щелкнула пальцами. — И ничего в этом нет плохого. — Она снова опустила ладонь на ящичек, погладила большим пальцем табличку. — Вот только мы по ним уж очень тоскуем. По умершим. Тоскуем, и всё.

Ежели кто тебя станет обижать, не мое дело. Будут грабить на улице, пройду мимо. Увижу, что ты горишь, даже и не поссу на тебя. Уговор?

Хорошо быть птицей или зверем: живешь сегодняшним днем, понятия не имеешь, что когда-нибудь умрешь.

— А если кому осталось совсем недолго? Будет человек знать — успеет сделать то, что всегда хотел сделать.

Я с трудом сглотнула:

— Да, но это как жить под смертным приговором, верно? С каждым днем все ближе и ближе. Ну, нет, чел. Никого нельзя заставлять жить с таким.

Вот только все мы так и живем. Каждое утро просыпаемся — и знаем: мы на день ближе. Только сами дурим себя, что ничего такого нет

В школе и на улице он всегда казался каким-то дерганым, словно вся его энергия не вмещалась в стены, улицы и здания. А здесь ноги его будто бы пожирали расстояние

Я вообще не понимала, что творится с Жуком. Будто ему сделали прививку здравого смысла

Слова выползали изо рта, как тихие мышки

Непросто двигаться вперед, если движет тобою одно — озлобленность