Альгерд Бахаревич

Из Туркменистана бессознательности в Скандинавию осознанности.

Как-то он услышал от одного эмигранта: если ты из Восточной Европы, твоё рождение — это похороны заживо.

Почему-то они все, уехав, строят из себя ну таких уже европейцев, таких уже крутых и цивилизованных, что на рвоту тянет. Я внимательно рассмотрел фото приятеля, который улыбался из-под каких-то пальм. Да у него на лбу русским языком было написано: дитя говномикрорайона, совок по рождению и

Кроме этого дня, который кричал вслед Молчуну, чтобы он вернулся, выкинул всю блажь из головы и занял чью-нибудь сторону. Сторону царства-государства, которое билось за свои кнуты. Или тёмную сторону, которая билась за свои сказки да байки

Может, сказала бы немцам и другим иностранцам, что главное — о лишнем много не думать и боль в мире не умножать.

Что-то не так с этой страной. Здесь все цепляются за старое — но давно разучились его готовить.

Белорусы — не торговцы. Они — земляки, «что за народ такi? Вядома ж, землякi!» — как в песне поётся. Земноводные. Земные, землекопалки, земляне, землеройки. Только бы окопы копать — хлебом не корми. Землянки. Ямы. Посадить себя в землю, прорасти, корни пустить. Так в землю вживиться, зацепиться, чтобы никто выдернуть не мог.

Спрятаться под землёй, накрыться мёртвыми телами книг, сделать вид, что никакого времени не существует, что кто-то имеет привилегию говорить, а кто-то почётное право слушать?

В глупости, в осознании собственной исключительности есть своё величие. И иногда это единственная возможность его почувствовать.

Язык, который всегда приходит будто с обыском, язык, который всегда имеет право