Франсин Хирш

Он отметил, что и в Белоруссии досоветская статистика существенно расходится с советской. Но когда представители ЦИК прибыли в Гомельскую губернию и другие спорные регионы, оказалось «трудно разобраться, что это — белорусское селение или русское»: «в разговоре употребляют некоторые русские слова, другие — белорусские». Петерс рассказал, что, когда спрашивал тамошних жителей, хотят ли они объединиться с Белоруссией, те отвечали решительным отказом. «Зачем я буду изучать белорусский язык? — спрашивали они. — С русским языком я могу пройти и одну шестую часть земного шара». По словам Петерса, эти люди отвечали «исходя из материальных интересов», скрывая свое «белорусское» происхождение695. Отметив, что ЦИК и Политбюро при решении объединить бóльшую часть этих регионов с Белоруссией основывались на этнографических данных, а не на национальном самосознании, Петерс порекомендовал применить аналогичный подход и к Таджикистану696.

Большевики прибегали к такой полемике для облегчения дискуссий по важным вопросам. Лишь позже эти работы получили статус «священных писаний», в которых советские лидеры и чиновники подыскивали подходящие цитаты для пропаганды либо обоснования тех или иных политических мер.

Он призывал к тщательному изучению этнического состава населения и утверждал, что границы нового Российского социалистического государства нельзя проводить «только по потребностям производства»213. Несмотря на позицию Ленина, среди большевиков не было согласия по национальному вопросу — даже после октября 1917 года.

Таким образом, за годы Гражданской войны национальная идея стала неотъемлемой частью физического и концептуального устройства Советской России. Большевики держались принципа национально-территориальной автономии, а администраторы и этнографы считали размежевание границ по этническим линиям средством интеграции нерусских территорий в Советское государство.

русские — как государствообразующий народ бывшей Российской империи и доминирующая нация РСФСР — не нуждаются в собственной этнотерриториальной единице. Все территории, оставшиеся вне официальных этнотерриториальных единиц, считались «русскими» по умолчанию

«Новый» подход Александрова по сути означал заимствование некоторых элементов европейских колониальных экономик и их адаптацию к советскому контексту — и критики неоднократно указывали на это. Александров и некоторые его коллеги воображали Туркестан хлопковой областью, Архангельск — базой для «лесной эксплуатационной колонии», Кавказ — нефтяной и горнодобывающей областью, Москву — базой центральной промышленной области, Екатеринбург — базой уральской промышленной области и т. д.

Александров предложил применить «совершенно новый принцип», основанный на «производственном признаке»: размежевать хозяйственно-административные области в соответствии с их природными ресурсами, потенциальной экономической специа­лизацией и бытом населения250.

Будучи революционерами в царской России, большевики осуждали все формы колонизации как эксплуатацию. Тем не менее вскоре после захвата власти они начали утверждать, что государственная политика колонизации регионов, богатых ресурсами, принципиально важна для экономического прогресса и потому обязательна для перехода к социализму. Большевистские лидеры объясняли, что Советская Россия просто не выживет «без азербайджанской нефти и туркестанского хлопка»

Сталин утверждал, что австро-венгерский и британский подходы имели свои административные достоинства (например, позволяли переключать недовольство подчиненных народов с государства на доминирующие народы), но с советской точки зрения не выдерживают критики

Когда в 1920‐х годах, идя к этой цели, советские лидеры и эксперты пытались определить, какие роды, племена и народы были «родственными», то делали это, чтобы повлиять на процесс национальной консолидации и ускорить этноисторическое развитие населения