Алексей Зыгмонт

При такой медиации миметическое желание ведет к образованию «извращенной трансцендентности» — к сакрализации персонажей-медиаторов, превращаемых в ложных идолов; возвышенная религиозная аскеза подменяется суетной «аскезой» героя-денди, заключающейся в деланом бесстрастии, сокрытии своих собственных желаний ради господства над чужими; любовь, осложненная миметическим соперничеством, вырождается в мазохизм или садизм; образуются сообщества злостных подражателей, иногда разрастающиеся до целых наций, и их агрессивные коллективные страсти могут вести к настоящей войне, как это показано у Пруста в связи с Первой мировой

будто они желают спонтанно, «по собственному хотению», и целая литература — Жирар называет ее «романтической» — убеждает их в этой самопроизвольности желания

Есть, однако, и другие, редкие, гениальные произведения — «романические», как у Сервантеса, Стендаля, Флобера, Достоевского, Пруста [3], — которые разоблачают эту иллюзию, показывая подлинную природу наших желаний, и помогают нам преодолеть ее, подобно тому как психо­аналитик помогает пациенту узнать неузнанное, понять и преодолеть мучающие его комплексы.

— романтическая любовь обязательно предполагает разделенность влюбленных, которые «нуждаются друг в друге, чтобы пылать страстью, но не в любимом человеке как таковом

Подражание и подмена — это два основных процесса, из которых Жирар формирует свою модель человеческих отношений.

Этот анализ посвящен одной из главных проблем философии ХХ века — он выясняет структуру человеческой коммуникации, взаимодействие отдельных друг от друга субъектов; тем самым «Ложь романтизма…

то, собственно, является предметом подражания при жираровском мимесисе? В «Лжи романтизма…» как будто дается ответ — это чужое желание: «…Персонажи Сервантеса и Флобера подражают, — или же им так кажется, — желаниям свободно избранных себе образцов

желания (реальные или гипотетические) своего медиатора, а его бытие, полноту и совершенство этого бытия

представлять себя иначе, чем есть

Страстное преклонение и желание во всем подражать образцу наталкиваются на препятствие, якобы несправедливо им выставленное перед учеником, и возвращаются к этому последнему в форме бессильной ненависти, одновременно провоцируя то особое самоотравление, которое так прекрасно описал Макс Шелер.