Дэвид Винсент

Как-то раз, в один из Дней перемирия1, на который пришлось начало моего проекта, в отделе редких книг кембриджской библиотеки читатели услышали по громкой связи парадоксально невыполнимую просьбу почтить молчанием павших. Даже в библиотечной тиши уединение подлежит управлению.

Прогулка стала и будет оставаться важнейшим элементом теории и практики одиночества.

Для участия в бытовом, коммерческом или политическом взаимодействии требуется определенная степень уверенности в себе. Когда из‐за какой-то неудачи или морального несовершенства человек ее лишается, над ним нависает угроза замыкания в себе:

Одиночество для самососредоточения приемлемо, если человек обладает достаточной силой ума, чтобы извлечь пользу из периода размышлений и вернуться в бой еще более целеустремленным. Достоинства, приобретенные в умственном общении до пребывания в одиночестве, — залог успешного возвращения в мир споров и союзов. Те же, кто избрал уединение из поверхностных соображений и потворства своим желаниям, возвратятся в общество все в том же состоянии нравственной слабости.

Циммерман не спорил с религией как таковой. Как швейцарский протестант, он спокойно относился к характерной для его конфессии смешанной экономике частной молитвы и коллективного богослужения.

Два аспекта в подходе Циммермана к избранной им теме были особенно актуальны для истории уединения по мере того, как складывался современный мир. Первый — это представление об одиночестве как о событии.

Есть большая разница между уединением в кабинете или в деревне с целью собраться с мыслями и окончательным уходом туда же вследствие эмоционального расстройства или дурного увлечения

торая особенность подхода Циммермана не получила достаточного внимания в последующих работах на эту тему. Его трактат был не только об одиночестве. Важная проблема заключалась в перемещении между состояниями общения и уединения.

Была и еще одна причина для беспокойства — разрушительная роль воображения. Циммерман сознавал его вновь обретенную силу и его особую изобретательность, когда дело касалось уединения для погружения в собственные мысли82. «Уединение, — писал он, — оказывает постоянное и мощное воздействие на воображение, чья власть над разумом почти всегда превосходит власть суждения»83. И именно когда человек один, воображение готово ниспровергнуть суждение, и без того недоступное для критики рациональности.

Ближе к концу XVIII века романтизм предложил способ усмирить воображение — путем интенсивного, часто одинокого единения с природой.