Доминик Фортье

Когда страну раздирает братоубийственная война, Эмили словно рвется сама, клетка за клеткой. Она не понимает, как осмыслить эту гигантскую бойню, Бога, парящего над ней, сожженные дома и сады, калек и бездомных, поля, где спят прекрасные, словно куклы, юноши.
Эта страна перестала быть ее страной. Она вообще перестала быть, она вот-вот расколется, и сердце Эмили, ее слабое сердце посреди этой бури тоже медленно раскалывается на куски каждый вечер, а к утру его кое-как удается собрать вновь. Теперь она знает: орел каждый день прилетал клевать не печень Прометея.

Только одуванчикам нечего сказать: они просто радуются, что живы.

Слова — хрупкие создания, которые нужно, как бабочек, пришпилить булавкой на бумагу, иначе они разлетятся по комнате.
Доминик Фортье

Дорога из дома до школы не очень длинная, но Эмили кажется, будто она пересекает целые континенты и переплывает океаны. Лошадиные копыта стучат по мостовой в том же ритме, с каким тонкая стрелка на старых часах отсчитывает секунды. Эмили испытывает странное незнакомое чувство: смесь страха и нетерпения, от которого мурашки в ногах и бабочки в животе. Это ей даже нравится — они ее попутчики по дороге в школу.

А еще играют в игру «Вопросы-ответы»:
— Как называется стая фазанов? — спрашивает Анна.
— Букет, — отвечает Изабель. — А стая скворцов?
— Журчание.
— Фламинго?
— Пламенеющая готика. А стая сов?
Изабель задумывается. Вместо нее, не поднимая головы от книги, отвечает Эмили:
— Это называется парламент.
— Прекрасно. А теперь еще сложнее. Как называется горка спичек?
— Возбуждение.
— А рой бабочек?
— Калейдоскоп.

Впрочем, Эмили знает ответ: она привязывается к людям на бумаге, а они не имеют ничего общего с почтенными гражданами, которых она видит потом, — со всеми этими важными мужчинами в начищенных туфлях, с подтяжками, усами, астмой, чесночным душком. Она сама вот уже много лет пытается превратиться в существо на бумаге — перестать есть, потеть, кровоточить, стать лишь той, кто читает и пишет.

Наверное, божья коровка тоже верещит, столкнувшись с башней из нижних юбок, увенчанной зонтиком от солнца, но ее не слышно: вот она-то и есть истинная леди.

случайно попадают птицы и, взмахивая измазанными сажей крыльями, растерянно мечутся по комнатам. Их не пытаются прогнать: напротив, оставляют в доме, чтобы научиться пению

городе в десять раз больше садов, чем церквей, которые всегда стоят пустыми.

Он существует только на карте, — уточняет Остин. — Я точно знаю, двадцать раз проезжал. Там только какой-то лесок и поля кукурузы. Даже хижины нет.
— А как такое может быть? — спрашивает Эмили.
— Это город на бумаге. Люди, которые рисовали карту, выдумали его, чтобы быть уверенными, что никто не украдет их работу.
— Украсть город — какая странная мысль, — замечает Эмили.
— Не город, а его название, саму точку, — поправляет Остин. — Если изготовители случайно увидят его на другой карте, они будут точно знать, что их работу скопировали.