Юрий Каракур

В «пятёрке» не спасся никто, умерли оптом: Михаил, Светка, их дочь Лена с мужем и двумя дочерьми, четыре года и пять месяцев, куколка, погремушки. Ни долгой раковой опухоли, ни инфаркта, ни почечной недостаточности, ни разорвавшихся сосудов – только одна случайная глупая минута, когда поезд неотвратимо ехал на них, и закричали, наверное, дети, хочется зажмуриться.

Капа чувствовала вину, что она сидит такая живая перед страшно умершей Светкой и её заколоченной семьёй.

Платили Капе щедро, благодарили, но и сторонились: Капа теперь вместе со смертью приходила и была в глазах людей как-то с ней связана, белое лицо Капы перестало светиться и напоминало о трауре: чёрное на бледном фоне. Евдокия так пошутила накануне своего юбилея (семьдесят пять лет): «Капу звать не буду. Помру – пусть тогда приходит». И Капа со временем пришла.

если случайно встретить Тамару в лесу и спросить, где это она набрала такие красивые красноголовики, она разозлится и скажет, что здесь никаких грибов нет, а нужно идти в сторону Спасского, потом повернуть на север, и через два километра, за старой березой, снова повернуть и вот оттуда уже прямо идти на хуй

Тамара всё поняла. Уже давно должны были выйти, а значит, свернули не туда, не та тропинка, какая-то осталась со времён войны, старая, фашистская, и с очевидной злой ясностью разглядела Тамара: лес, огромный, ебучий, неотменимый, наступает на неё, как молчаливый танк, прямо из болота вылезает.
– Да мы вообще хуй знает куда идём! – сказала Тамара.
Шли, шли и – потерялись. Длинное равнодушное тире.

В молчащем подъезде слышно, как крутятся счётчики электричества в щитке, это мама плачет под включённой лампочкой или работает холодильник.

В то время, когда я её помню, тётя Лара уже много лет жила в Москве и блестела высоко в небе над нашим дефицитом.

Иногда тётя Лара близоруко чистила яичко от скорлупки или яблочко от кожицы – а в остальном отдыхала, чтобы не умереть.

тётя Лара ела наравне: и картошку, и огурцы, и сардельку. Она, конечно, просила: Мусенька, умоляю, мне половинку, я сыта. «Но сожрала, – пересказывает бабушка Мусю, – целую, не подавилась».

Эмма Михална была задумана для тихой части городского парка