Валерий Попов

“Формально все нормально”

Отец прошел мимо меня с длинной оглушительной трелью в портках: поел, стало быть, все-таки хорошо, одобрил появление сына в своеобразной манере – тут, стало быть, можно быть спокойным.

Обрадовать хотел, но, чувствую, кроме обид и оскорблений, ничего не буду иметь.

Вот она, расплата за веселую жизнь, которую я воспевал так упорно! Я воспевал – а страдает она. А веселились-то вместе – вместе и отвечать. Хотя – что мои моральные муки по сравнению с ее физическими, а точнее – химическими!

– …А, – без выражения проговорила она и, помолчав, кивнула в сторону отцовского кабинета. – Тогда и этого надо брать… а то сидит целые дни, даже фортку не открывает!

Все-таки как-то они заботились друг о друге, пока я там где-то блистал, и в ссорах их больше человеческого, чем в докладах моих на тему этики.

– Ну давай… – произнес я неуверенно. Прогулочка будет еще та! “В одну телегу впрясть не можно коня и трепетную лань!” Вознице – то есть мне – нелегко придется. Тебе вообще придется нелегко – легко, как это ни прискорбно, тебе, наверное, не будет уже никогда. Тяжелей

– будет! И, глядишь, еще эту прогулку вспоминать будешь как рай!

– А? – Отец ошарашенно поднял лицо от книги: почти ложится на страницу, когда читает. – Гулять?! – С вожделением поглядел на книгу. -…Ну давай.

Тоже, видимо, жертвует собой. Да и Нонна идеей не горит – одну туфлю надела, другую держит в руке и, прислонясь к стенке, откинув в отчаянии голову, закрыв глаза, сидит на маленьком стульчике в прихожей. Мне больше всех, что ли, нужно? Мне – только и гулять: три книги не успеваю закончить, мне бы сидеть и сидеть – а уж никак не гулять в рабочее время, ублажая ближних, которые не хотят сами себя в порядок привести!

Мы вышли из двора, пересекли Невский, косо освещенный. Ч-черт! Вроде бы самое красивое место на земле – плавный изгиб улицы к величественной арке Главного штаба, – но все раскопано, перерыто, ржавые трубы, идти надо по грубо сколоченным, шатающимся мосткам – бурная подготовка к юбилею города, даже еще более, наверно, мучительная, чем будет сам юбилей!

Отец, стоически улыбаясь – мол, я терпелив, все снесу, – при этом специально, похоже, раскачивал хлипкие перила, демонстрируя, как все нынче плохо. Нонна застыла в злобе, не глядела на меня – мол, если хочешь меня мучить, так мучай хотя бы дома, а не у всех на глазах.

Страдалица! Один я тут счастливчик: угомоню их (что, наверно, не раньше полуночи будет), потом только сяду за стол! Счастливчик.

Озабоченно сморщась, отец увлеченно рванулся туда – еле я изловил его на краю провала, вывел на правильный путь. Тоже уже легкий стал, почти как Нонна, – но в каждом еще уйма страстей, порой безумных!

Особенно рвали меня мои ближние, когда ступили мы на твердую почву, вылезли в Александровский сад. Тут, на садовых дорожках, каждый мог показать, на что способен, – отец ступал медленно, вдумчиво, время от времени, как истинный натуралист, вдруг цепко хватал желтый лист на ветке, подтягивал к глазам, потом вдруг резко отпускал ветвь, чем-то недовольный; Нонна резко убегала вперед, рассыпая на ветру искры с сигареты, потом разгневанно прибегала назад, кидала взгляды: сколько будет еще длиться эта пытка? Лишь я, умиротворенный, шел абсолютно счастливый: что может быть лучше прогулки золотой осенью в чудном старом саду!