Михаил Трофименков

Орфей в фильме Жана Кокто получал по радио туманные фразы, адресованные ему одному, — потусторонняя станция транслировала обрывки стихов его мертвого собрата-поэта. Среди советских радиолюбителей бытовала городская легенда о другой, не менее потусторонней радиостанции, которая 30 января 1934 года вела с Землей переговоры от лица экипажа стратостата «Осоавиахим-1» на протяжении нескольких часов после его гибели. Я ощущал себя таким же радиолюбителем, ловящим обрывки фраз из прошлого, голоса мертвых, но неупокоенных — поскольку не упокоены обуревавшие их политические страсти — людей.

Самые красивые девушки Голливуда состоят в компартии.

То, что Жженов называл своей «малоинтеллигентностью»: «меня не истачивало изнутри чувство оскорбленности».

В нем, как и в этих американцах, было физически ощутимое знание чего-то очень существенного о людях как таковых: горечь, что человек несовершенен, горечь собственного несовершенства, право судить и прощать и сознание того, что судить и прощать человек не имеет права.

Фильмом-занавесом, опущенным над эпохой оттепели, не столько переходящей в заморозки, сколько утомившейся от собственной игры в искренность. Фильмом, подводящим горький и преждевременный итог жизни поколения романтиков и позеров, которые считали себя честнее и чище своих родителей, а оказались несравнимо мельче.

Вообще грузинская культура — что роднит ее с польской культурой — мечется между самолюбованием и самокритикой.

Эта идея — душераздирающее, самоотверженное, театрализованное, бессмысленное, просто преступное самоубийство «цвета нации» в погоне за миражами величия.

роскошь была для него не роскошью, а привычным, удобным образом жизни.

Пятью годами раньше Габор, разводясь с Хилтоном, получила от него «щедрый дар — пять тысяч гостиничных библий».

«Смерть — это не более чем антоним рождения. Антоним жизни еще не найден».