Марина Шабаева

сразу провалившись в сон, как будто затаившийся поблизости осьминог рывком унес меня в темноту.

Так мы и стояли в прихожей, уставившись друг на друга: Гельмут с болтающимся в руке поводком, я — со своей депрессией в голове.

Мне было семь лет, а Клиф весил килограммов шестьдесят: монстр, и такой же «приветливый», как моя новая подруга Джуди. Я ходила с ним в парк, где он постоянно наскакивал на людей и других собак. Я, естественно, была слабее него и так и летала за ним на поводке. Сейчас, вспоминая об этом, я понять не могу, кому пришло в голову это сумасбродство: отпускать меня куда-то одну с этим чудовищем. Этот Клиф еще и хватал меня зубами за ногу, что было очень даже больно, и оставались синяки.

— А я съела банку майонеза. А потом меня вырвало, — сказала я сдавленным голосом, — ну, когда мама позвонила и сказала, что мой брат утонул. Я нажала отбой, а вообще-то я как раз в магазине была, села на улице на бордюр, вытащила из пакета банку майонеза и всю ее съела — пальцем из банки. Потом я блевала в сточную канаву и ревела. Я потом еще сельдерей в себя запихнуть пыталась, но он такой волокнистый был: не получилось.

Если скорбь имеет свой язык, то сейчас я в первый раз в жизни встретила человека, который говорил на этом языке так же свободно, как и я, только на другом диалекте.

— Ваша бабушка была нацисткой? — не знаю, почему я спросила его об этом. Черты его лица стали грубее, уголки рта опустились.

— Ярая сторонница, — ответил он после долгого молчания.

Такого прямого и честного ответа я даже не ожидала. Один мой друг сказал как-то раз: «Удивительно, как нацисты могли прийти к власти и уничтожать миллионы людей, если, судя по опросам, вся Германия была в сопротивлении?»

а в перерывах между этими занятиями предавалась своим депрессивным мыслям: в общем, все, как обычно.

хоть это и звучало, как плохо слепленная кухонная психология…

Мне было интересно, приходилось ли ей уже пасти стадо или это был первый зов, посланный генами в ее слишком маленькие для овчарки, нетипично обвислые уши. То есть, скорее, в ее мозг.

Осознание того, что ты больше никогда не будешь рядом, перекрывало мне воздух и прогоняло по моим кровеносным сосудам отчаяние в форме трансмедиаторов. Они касались рецепторов, а те передавали потенциалы возбуждения дальше. В результате: опять слезы.