Аполлинария Аврутина

любовь — это большое внимание, большая нежность...

Пруст в одной своей книге написал, что после смерти его тетки все вещи из ее дома были проданы в публичный дом, и каждый раз, когда он видел в том публичном доме теткины кресла и столы, чувствовал, что вещи плачут.

Я уже отвернулся и не смотрю на них.

Потому что я опасаюсь, что скоро в Карсе будет недостаточно сдержанной религиозности для спасения шкуры бывшего атеиста.

Проходя по коридорам этого холодного, как ледник, здания, он сразу же понял, что здесь ни у кого нет времени кому-либо сочувствовать.

Между этими воспоминаниями не было никакой связи, и Ка сейчас очень хорошо понимал, что его жизнь, кроме тех моментов, когда он был влюблен и счастлив, представляет собой цепочку обычных бессмысленных событий, никак не связанных между собой.

горжусь всем тем в себе, что европеец считает детским, жестоким и первобытным. Если они красивые, я останусь уродом, если они умные, я буду дураком, если они современные, я останусь простодушным.

Мечта о героизме — утешение несчастливых людей

Те, кто слышал его, рассказывали мне, что любовь, о которой говорилось в этом стихо­творении, имела своим источником не столько страсть, сколько напряжение, возникающее между покоем и одиночеством или между доверием и страхом, и проистекала она, конечно, из особого интереса, который автор испытывал к какой-то женщине (только один человек позднее спросил меня о том, кто была эта женщина), но в неменьшей степени — из темных, не понятых Ка сторон его жизни.

Ка был сейчас доволен тем, что с наслаждением врал этим несчастным людям, занимавшимся глупейши­ми политическими дрязгами в этом дурацком городке Карсе, где он пусть и поздно, но узнал, что единственной истиной в жизни является счастье. Но с другой стороны, он горевал, поскольку чувствовал, что Кадифе, которую он считал намного смелее и самоотверженнее себя, глотает эту ложь, и чувст­вовал, что в конце концов будет несчастен. Поэтому он прервал свой рассказ на последней безвредной лжи: сказал, что Ладживерт шепотом передал Кадифе привет, и, еще раз повторив ей условия соглашения, спросил ее мнения.